В разговоре о совершенном преступлении заметов размышляет. «Преступление и наказание» характеристика героев

Почему Анна Каренина бросилась под поезд? Давно хотела прочитать книгу Толстого «Анна Каренина». Причем именно не мечтала, а хотела прочитать. Мне хотелось узнать, что же толкнуло Анну Каренину под поезд? Зачем она это сделала? Признаюсь, читала книжку очень долго и на протяжении всей книги все пыталась осознать и понять причины, почему же Анна решилась броситься под поезд. Вроде бы, подумаешь, был нелюбимый муж, но ведь нашла любимого человека, с которым стала жить достаточно счастливо. Это по нашим временам она решилась на вполне обычный шаг, а тогда это жестоко осуждалась. Ну ладно, она нашла в себе силы, превозмогла себя и сумела изменить свою жизнь. У нее есть Вронский, который, как выяснилось, ее любил. Второй ребенок, которого Каренина, как ни странно, почему-то ни в какую не желала полюбить. И по-прежнему была верна своему первому сыну Сереже. Казалось бы, Каренина - человек самодостаточный. Ничего не предвещало трагедии. Жила себе, предавалась счастью. И, тем не менее, она почему-то покончила с собой. В самом романе еще такой интересный момент был. Как бы такая показательная часть. Где какой-то человек бросается под поезд и все ахают, охают. И в конце книжки Анна Каренина решается на аналогичный поступок - бросается под поезд. Я и книжку-то начала читать для того, чтобы узнать ответ на этот один единственный вопрос - что же ее толкнуло под поезд. Еще такой интересный момент. Оказывается, Анна Каренина долгое время принимала опиум, который она считала снотворным. Но на самом-то деле опиум - это далеко не снотворное. Это наркотик. И еще какой наркотик! Получается, она сознательно пользовалась наркотическим средством, и этим объясняются ее постоянные перепады настроения. Она то счастлива, то неожиданно впадает в бешенство. Хотя есть еще один интересный момент, когда она собирается броситься под поезд, она в последний момент даже передумала. Но прыжок уже был сделан, и Анна летит под поезд. Она до самоубийства еще думала, что она кинется под поезд для того, чтобы было плохо Вронскому, чтобы он раскаивался, жалел ее и так далее. Анна Каренина считала, что Вронский ее разлюбил, нашел себе женщину, на которой хочет жениться, и Анна уже ему не нужна. Из-за того, что он просто пытается самореализоваться как человек, какие-то интересы иметь вне семьи, вне Анны. А Анна никак не желала этого понимать. Она считала, что раз Вронский уехал куда-то по делам, то это значит, что он ее бросает, он ее не любит и так далее и тому подобное. Анна вроде была и не в возрасте подростков, которые кончают жизнь самоубийством из-за несчастной любви. Она достаточно зрелая женщина и, тем не менее, на это пошла будучи обыкновенной банальной наркоманкой. Что как раз обычно для наркоманов.Замечательная, красивая, живая женщина, которой была Анна Каренина, преступила все законы и обычаи того времени. Я от кого-то слышала, еще до того, как прочитала это произведение, что Анна Каренина бросилась под поезд потому, что вроде как ее и любовник бросил, и муж назад не принял. Ан нет, ничего подобного. К мужу назад возвращаться она и не собиралась. Она всего лишь хотела получить от него своего сына Сережу. А Вронский ее не бросал и не собирался бросать. Он ее очень любил, что, кстати, можно видеть, читая роман. Вронский очень переживал смерть Анны. Из-за этого даже на войну поехал. Вероятно для того, чтобы умереть не просто так, а хотя бы послужить России, поучаствовать в войне. Поэтому, убив себя, Анна Каренина не только лишила жизни себя, но и Вронского. Эгоистичная, себялюбивая особа, получается, была Анна. И странно, она решительна в одном - нашла в себе силы уйти от нелюбимого мужа, преступила все законы. Хотя на сегодняшний день для нас с вами подобный шаг совершенно обычен. И при этом она оказалась такой слабой, что посчитала, что Вронский ее, видите ли, разлюбил. Еще один момент. Последние недели Анна Каренина мстительно раздумывала о самоубийстве как о способе мести Вронскому. «Ты еще пожалеешь», - думала она. Убив себя, Анна хотела наказать Вронского за его вину, которую сама же и придумала.Очень хотелось бы услышать мнение читателей по этому вопросу. Кто что думает, почему же Анна Каренина все-таки покончила жизнь самоубийством. Почему же она бросилась под поезд? Ваше мнение, господа! ]

"Анна Каренина", один из лучших романов всех времен. В этой оценке сошлись такие непримиримые антагонисты как Достоевский и Набоков.

Такие гениальные романы по определению не могут иметь однозначного прочтения. Они сложны как сама жизнь. Никто и никогда не сможет ответить почему выбросилась из окна женщина. Даже если она оставила записку, это лишь один слой ответа, один взгляд, один вектор из множества давших такую равнодействующую, что направила её в окно.

А часто прямой ответ данный героем, это, наоборот, вызов. Вызов, последний крик отчаяния: "это мой выбор, никто не виноват" -- последняя попытка сказать: "виноват ты!".

Да, Толстой, начиная с второй половины "Войны и мира", сделал свои произведения публицистическими.

Был ли роман гимном свободной любви? Да ничуть не бывало! Отдалась страстной любви наперекор свету. Да. Воспел ли это Толстой? А вы не читали "Крейцерову сонату"? Повесть прямо публицистическую и, именно, против плотской любви, против всех этих милых влюбленностей и страстей. Вы не знаете, что этой своей повестью он так взбесил жену и сына, что они решились написать собственные произведения-ответы главе семьи? Представляете? Жена гения пишет повесть-ответ, даже две ("Чья вина?" и "Песня без слов")? Сын -- "Прелюдия Шопена". Причем эти ответы поневоле использовали моменты реальной биографии, так как только так можно было вполне ответить на задевшие идеи главы семьи. "…Я сама в сердце своем почувствовала, что эта повесть направлена в меня, что она сразу нанесла мне рану, унизила меня в глазах всего мира и разрушила последнюю любовь между нами". Окончательно, впрочем, не разрушила.

"Из страстей самая сильная, злая и упорная – половая, плотская любовь, и потому если уничтожатся страсти, и последняя, самая сильная из их – плотская любовь, то исполнится пророчество: люди соединятся воедино, цель человечества будет достигнута и ему незачем будет жить"

И, сказавший это, вы считаете, воспел страсть Карениной? Странно. Может быть он просто изображал жизнь такой как она есть, с её соблазном страстей, с неочевидностью вреда страсти, а не воспевал что-либо?

Вот Каренина и Вронский наконец близки. Что же пишет Толстой? Апофеоз духовной близости -- физическое соединение, счастье? Да, нет же:

"невозможная, ужасная и тем более обворожительная мечта сбылась, но превратилась для Анны в чувство физического унижения"

Вот как оценен этот "вызов ложной нравственности света", как его называют те, кто принял роман за гимн любви. Невозможная и ужасная мечта. Нравственность света, да, ложная, но и вызов ложный. Вовсе не обязательно ложность одного автоматически делает правым другое. Ответ Толстого ложной нравственности света вовсе не свободная любовь, а воздержание! Воздержание в браке, а лучше и вообще не вступать в брак и воздерживаться, его ответ. Читайте "Крейцерову сонату" и просто статьи Толстого.

Почему Толстой убил Анну Каренину? Вообще-то, он именно и исходил из идеи самоубийства. Зная несколько историй с самоубийствами он решил написать роман. Причем сам он тоже подумывал о самоубийстве, прятал веревки, избегал охоты, где есть ружья, сам об этом прямо написал. И в романе он тоже об этом пишет, его альтер-эго Левин пишет о своих мыслях самоубиться тоже самое, почти повторяя слова Льва Толстого из дневников.

Каренина прекрасна, спору нет. Толстой пишет о том, что как только он придумал сделать не просто потерявшей себя (! не героиней бросившей вызов, а потерявшей себя), но и жалкой (то есть такой, которую можно пожалеть), то сразу роман сложился.

Однако то, что её жалеешь, вовсе не означает одобрения того, что произошло:

"скучная и пошлая Анна К. ему противна… Моя Анна надоела мне, как горькая редька".

Слова Толстого о героине в письме к А.А.Фету. Вы ещё не подозреваете, что с гимном любви что-то не так?

Да, Анна считает своего мужа глупым и злым. Это настраивает на определенный лад. Но уверены ли вы, что муж точно злой, а глупость точно именно глупость, а не то, чем славился сам Толстой -- непонятностью, игнорированием высшего света, максимализмом в странных идеях? Нет, не думаете? А у Толстого в черновиках прочитаем:

Муж ее Алексей Александрович - человек очень добрый, целиком ушедший в себя, рассеянный и не блестящий в обществе, производящий на общающихся с ним впечатление «ученого чудака или дурачка»

Как минимум не всё так просто с глупым и злым, от кого надо бежать любой ценой.

"но было что-то ужасное и жестокое в ее (Анны) прелести"

показалось Кити, будущей жене альтер-эго Льва Толстого, Левина. Может не случайно показалось?

Анна, ниспровергательница условностей света, уже встретившись с Вронским (любовь?), мило щебечет с Кити про то, что вот бал, что Кити многого ждет, предложение Вронского Кити, все знают и ждут, не только Кити. И зачем же Анне не сказать всё честно, или уж промолчать, а не умилительно поздравлять Кити?

Случайно, наверное. Подруги. Ну, ладно. Вот Анна на балу забирает Вронского, или наоборот, но, факт, Вронский игнорирует Кити ради Анны. Что делает Анна?

"Анна, прищурившись, смотрела на нее и улыбнулась, пожав ей руку. Но заметив, что лицо Кити только выражением отчаяния и удивления ответило на ее улыбку, она отвернулась от нее и весело заговорила с другою дамой"

И, вы считаете, Толстой везде и всегда бывший моралистом без компромиссов, и, именно поэтому отвергавший условности света, тут вдруг изменил себе и простил Анне такое отсутствие человечности? Сомнительно. Кити ничем кроме наивности не заслужила такого отношения Анны. Пусть Анна и Вронский свободны влюбляться, влюбленные обычно хотят обнять весь мир, во всём вокруг они счастливо узнают случившуюся с ними любовь. Тут "отвернулась".

Поезд был роковым. С него роман начался, поезд в начале раздавил человека, им роман и закончился, Анна запомнила случившееся в начале и прибегла к этому выходу сама.

ps Ещё один штрих к портрету. Обиженная Анной Кити беременна, беременность протекает тяжело. Левин в это время развлекается и его пьяного уговаривают ехать к Анне, что он и до того и позже, из любви к жене считал неправильным. Что там происходит лучше прочитать полностью, но есть и резюме -- Левин рассказывает Кити и по его виду она понимает, что он испытал не невинные чувства. Он успокаивает жену три часа, но потом у неё начинаются роды. Теперь к Анне:

"Проводив гостей, Анна, не садясь, стала ходить взад и вперед по комнате. Хотя она бессознательно (как она действовала в это последнее время в отношении ко всем молодым мужчинам) целый вечер делала все возможное для того, чтобы возбудить в Левине чувство любви к себе, и хотя она знала, что она достигла этого, насколько это возможно в отношении к женатому честному человеку и в один вечер, и хотя он очень понравился ей (несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчин, между Вронским и Левиным, она, как женщина, видела в них то самое общее, за что и Кити полюбила и Вронского и Левина), как только он вышел из комнаты, она перестала думать о нем."

Зачем ей возбуждать любовь к ней Левина и почему достигнув она его тут же забывает?

Да, прощаясь с Левиным потерявшим голову от неё, она просит передать привет Кити. Вспомните начало романа, когда подружка Анна забирает у неё Вронского, и в ответ на взгляд отчаяния просто отворачивается. Вишенка на торте.

Письмоводитель Александр Григорьевич является одним из второстепенных персонажей произведения Достоевского «Преступление и наказание». Образ и характеристика Заметова в романе представляют собой разительный контраст с главным героем романа Раскольниковым. Невзрачный секретарь лишь подчеркивает своей невыразительностью выделенность Родиона, сочинившего теорию и совершившего преступление.

Кто такой Заметов

Александр Григорьевич во время происходящих в романе событий служил секретарем (письмоводителем) в конторе полицейского участка. Участок находится в том районе Петербурга, где проживает главный герой Раскольников.

Образ, внешность

Вот как описывает Заметова сам Достоевский:

Это был очень молодой человек, лет двадцати двух, с смуглою и подвижною физиономией, казавшеюся старее своих лет, одетый по моде и фатом, с пробором на затылке, расчесанный и распомаженный, со множеством перстней и колец на белых отчищенных щетками пальцах и золотыми цепями на жилете.

Писатель особо подчеркивает и несвежее белье, и потертый сюртук, под которым щегольский жилет, - удивительно это сочетание неряшливости и желания выставить себя в выгодном свете.

Подобное описание персонажа рисует его как изнеженного, самолюбивого, эгоистичного, действующего только в своих собственных интересах, даже способного на подлость мелкого клерка, но воображающего о себе слишком много. Заметов – состоятельный, жеманный, даже манерный, однако образован, знает, видимо, французский.

Личность, характер Заметова

Достоевский не пишет прямо о характере и личности письмоводителя. Читатель узнает об этом персонаже из мнений, высказанных остальными героями романа. Почти все они говорят о Заметове как о мальчишке, не воспринимают его всерьез.

Разумихин, с которым Заметов приятельствовал, высказывается так:

Ну, и руки греет, и наплевать! Так что ж что греет! ...я разве хвалил тебе то, что он руки греет? Я говорил, что он в своем роде только хорош!.

Он вроде и считает Заметова «чудеснейшим, славным малым», однако тут же добавляет, что все это – «в своем роде». Опять нотка сомнительности персонажа проскальзывает здесь.

Получается, что приятель Разумихин констатирует тот факт, что Заметов является еще и взяточником, подчеркивая, что Александр Григорьевич хоть и славный малый, но – в своем роде, чуждом самому Разумихину. Очень выразительно это «в своем роде» - как точно, метко Достоевский устами Разумихина дает персонажу практически уничижительную характеристику.

Главный герой и Заметов

Раскольников высказывается о секретаре:

Фу, какой миленький мальчик!.

Он добавляет еще про Заметова, как «добреющего мальчика» - снова словечки, уничижительно характеризующие письмоводителя.

Родион увидел этого секретаря, когда пришел в полицейскую контору, там же с ним и познакомился, затем, позже они встречаются в трактире, где обсуждают убийство старухи-процентщицы.

Когда же Раскольников словно в шутку пытается намекнуть Заметову о том, кто же убийца:

А что, если это я старуху и Лизавету убил? - проговорил он вдруг и - опомнился. Заметов дико поглядел на него и побледнел как скатерть. Лицо его искривилось улыбкой

Секретарь пугается, однако начинает подозревать главного героя и позже доносит Порфирию Петровичу о беседе, о словах Родиона и о своих подозрениях.

Писатель мастерски скупыми сценками, диалогами обрисовал Заметова как расчетливого карьериста, доносчика, труса и подлеца, в то же время ветреного пустышку, который мнит о себе слишком много и живет лишь для себя. Становится понятно читателю, что данный персонаж, несмотря на все его претензии, обречен на сыто-благополучное обывательское существование. Несмотря на все его перстни, на достаток, Заметов на фоне мечущегося, ищущего смысл жизни Раскольникова выглядит полным ничтожеством.

– А уж какой он буян!

– Порох-то?

– Нет, приятель ваш, Разумихин…

– А хорошо вам жить, господин Заметов; в приятнейшие места вход беспошлинный! Кто это вас сейчас шампанским-то наливал?

– А это мы… выпили… Уж и наливал?!

– Гонорарий! Всем пользуетесь! – Раскольников засмеялся. – Ничего, добреющий мальчик, ничего! – прибавил он, стукнув Заметова по плечу, – я ведь не назло, «а по всей то есь любови, играючи», говорю, вот как работник-то ваш говорил, когда он Митьку тузил, вот, по старухиному-то делу.

– А вы почем знаете?

– Да я, может, больше вашего знаю.

– Чтой-то какой вы странный… Верно, еще очень больны. Напрасно вышли…

– А я вам странным кажусь?

– Да. Что это вы, газеты читаете?

– Газеты.

– Много про пожары пишут.

– Нет, я не про пожары. – Тут он загадочно посмотрел на Заметова; насмешливая улыбка опять искривила его губы. – Нет, я не про пожары, – продолжал он, подмигивая Заметову. – А сознайтесь, милый юноша, что вам ужасно хочется знать, про что я читал?

– Вовсе не хочется; я так спросил. Разве нельзя спросить? Что вы все…

– Послушайте, вы человек образованный, литературный, а?

– Я из шестого класса гимназии, – отвечал Заметов с некоторым достоинством.

– Из шестого! Ax ты, мой воробушек! С пробором, в перстнях – богатый человек! Фу, какой миленький мальчик! – Тут Раскольников залился нервным смехом, прямо в лицо Заметову. Тот отшатнулся, и не то чтоб обиделся, а уж очень удивился.

– Фу, какой странный! – повторил Заметов очень серьезно. – Мне сдается, что вы все еще бредите.

– Брежу? Врешь, воробушек!.. Так я странен? Ну, а любопытен я вам, а? Любопытен?

– Любопытен.

– Так сказать, про что я читал, что разыскивал? Ишь ведь сколько нумеров велел натащить! Подозрительно, а?

– Ну, скажите.

– Ушки на макушке?

– Какая еще там макушка?

– После скажу, какая макушка, а теперь, мой милейший, объявляю вам… нет, лучше: «сознаюсь»… Нет, и это не то: «показание даю, а вы снимаете» – вот как! Так даю показание, что читал, интересовался, отыскивал… разыскивал… – Раскольников прищурил глаза и выждал, – разыскивал – и для того и зашел сюда, – об убийстве старухи чиновницы, – произнес он, наконец, почти шепотом, чрезвычайно приблизив свое лицо к лицу Заметова. Заметов смотрел на него прямо в упор, не шевелясь и не отодвигая своего лица от его лица. Страннее всего показалось потом Заметову, что ровно целую минуту длилось у них молчание и ровно целую минуту они так друг на друга глядели.

– Ну что ж, что читали? – вскричал он вдруг в недоумении и в нетерпении. – Мне-то какое дело! Что ж в том?

– Это вот та самая старуха, – продолжал Раскольников, тем же шепотом и не шевельнувшись от восклицания Заметова, – та самая, про которую, помните, когда стали в конторе рассказывать, а я в обморок-то упал. Что, теперь понимаете?

– Да что такое? Что… «понимаете»? – произнес Заметов почти в тревоге.

Неподвижное и серьезное лицо Раскольникова преобразилось в одно мгновение, и вдруг он залился опять тем же нервным хохотом, как давеча, как будто сам совершенно не в силах был сдержать себя. И в один миг припомнилось ему до чрезвычайной ясности ощущения одно недавнее мгновение, когда он стоял за дверью, с топором, запор прыгал, они за дверью ругались и ломились, а ему вдруг захотелось закричать им, ругаться с ними, высунуть им язык, дразнить их, смеяться, хохотать, хохотать, хохотать!

– Вы или сумасшедший, или… – проговорил Заметов – и остановился, как будто вдруг пораженный мыслью, внезапно промелькнувшею в уме его.

– Или? Что «или»? Ну, что? Ну, скажите-ка!

– Ничего! – в сердцах отвечал Заметов, – все вздор!

Оба замолчали. После внезапного, припадочного взрыва смеха Раскольников стал вдруг задумчив и грустен. Он облокотился на стол и подпер рукой голову. Казалось, он совершенно забыл про Заметова. Молчание длилось довольно долго.

– Что вы чай-то не пьете? Остынет, – сказал Заметов.

– А? Что? Чай?.. Пожалуй… – Раскольников глотнул из стакана, положил в рот кусочек хлеба и вдруг, посмотрев на Заметова, казалось, все припомнил и как будто встряхнулся: лицо его приняло в ту же минуту первоначальное насмешливое выражение. Он продолжал пить чай.

– Нынче много этих мошенничеств развелось, – сказал Заметов. – Вот недавно еще я читал в «Московских ведомостях», что в Москве целую шайку фальшивых монетчиков изловили. Целое общество было. Подделывали билеты.

– О, это уже давно! Я еще месяц назад читал, – отвечал спокойно Раскольников. – Так это-то, по-вашему, мошенники? – прибавил он, усмехаясь.

– Как же не мошенники?

– Это? Это дети, бланбеки, а не мошенники! Целая полсотня людей для этой цели собирается! Разве это возможно? Тут и трех много будет, да и то чтобы друг в друге каждый пуще себя самого был уверен! А то стоит одному спьяну проболтаться, и все прахом пошло! Бланбеки! Нанимают ненадежных людей разменивать билеты в конторах: этакое-то дело да поверить первому встречному? Ну, положим, удалось и с бланбеками, положим, каждый себе по миллиону наменял, ну, а потом? Всю-то жизнь? Каждый один от другого зависит на всю свою жизнь! Да лучше удавиться! А они и разменять-то не умели: стал в конторе менять, получил пять тысяч, и руки дрогнули. Четыре пересчитал, а пятую принял не считая, на веру, чтобы только в карман да убежать поскорее. Ну, и возбудил подозрение. И лопнуло все из-за одного дурака! Да разве этак возможно?

– Что руки-то дрогнули? – подхватил Заметов, – нет, это возможно-с. Нет, это я совершенно уверен, что это возможно. Иной раз не выдержишь.

– Этого-то?

– А вы небось выдержите? Нет, я бы не выдержал! За сто рублей награждения идти на этакий ужас! Идти с фальшивым билетом – куда же? – в банкирскую контору, где на этом собаку съели, – нет, я бы сконфузился. А вы не сконфузитесь?

Раскольникову ужасно вдруг захотелось опять «язык высунуть». Озноб минутами проходил по спине его.

– Я бы не так сделал, – начал он издалека. – Я бы вот как стал менять: пересчитал бы первую тысячу, этак раза четыре со всех концов, в каждую бумажку всматриваясь, и принялся бы за другую тысячу; начал бы ее считать, досчитал бы до средины, да и вынул бы какую-нибудь пятидесятирублевую, да на свет, да переворотил бы ее и опять на свет – не фальшивая ли? «Я, дескать, боюсь: у меня родственница одна двадцать пять рублей таким образом намедни потеряла»; и историю бы тут рассказал. А как стал бы третью тысячу считать – нет, позвольте: я, кажется, там, во второй тысяче, седьмую сотню неверно сосчитал, сомнение берет, да бросил бы третью, да опять за вторую, – да этак бы все-то пять… А как кончил бы, из пятой да из второй вынул бы по кредитке, да опять на свет, да опять сомнительно, «перемените, пожалуйста», – да до седьмого поту конторщика бы довел, так что он меня как и с рук-то сбыть уж не знал бы! Кончил бы все наконец, пошел, двери бы отворил – да нет, извините, опять воротился, спросить о чем-нибудь, объяснение какое-нибудь получить, – вот я бы как сделал!

– Фу, какие вы страшные вещи говорите! – сказал, смеясь, Заметов. – Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему, не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить – вот пример: в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, – а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал; по делу видно…

Раскольников как будто обиделся.

– Видно! А вот поймайте-ка его, подите, теперь! – вскрикнул он, злорадно подзадоривая Заметова.

– Что ж, и поймают.

– Кто? Вы? Вам поймать? Упрыгаетесь! Вот ведь что у вас главное: тратит ли человек деньги или нет? То денег не было, а тут вдруг тратить начнет, – ну как же не он? Так вас вот этакий ребенок надует на этом, коли захочет!

– То-то и есть, что они все так делают, – отвечал Заметов, – убьет-то хитро, жизнь отваживает, а потом тотчас в кабаке и попался. На трате-то их и ловят. Не все же такие, как вы, хитрецы. Вы бы в кабак не пошли, разумеется?

Раскольников нахмурил брови и пристально посмотрел на Заметова.

– Вы, кажется, разлакомились и хотите узнать, как бы я и тут поступил? – спросил он с неудовольствием.

– Хотелось бы, – твердо и серьезно ответил тот. Слишком что-то серьезно стал он говорить и смотреть.

– Хорошо. Я вот бы как поступил, – начал Раскольников, опять вдруг приближая свое лицо к лицу Заметова, опять в упор смотря на него и говоря опять шепотом, так что тот даже вздрогнул на этот раз. – Я бы вот как сделал: я бы взял деньги и вещи и, как ушел бы оттуда, тотчас, не заходя никуда, пошел бы куда-нибудь, где место глухое и только заборы одни, и почти нет никого, – огород какой-нибудь или в этом роде. Наглядел бы я там еще прежде, на этом дворе, какой-нибудь такой камень этак в пуд или полтора весу, где-нибудь в углу, у забора, что с построения дома, может, лежит; приподнял бы этот камень – под ним ямка должна быть, – да в ямку-то эту все бы вещи и деньги и сложил. Сложил бы, да и навалил бы камнем, в том виде, как он прежде лежал, придавил бы ногой, да и пошел бы прочь. Да год бы, два бы не брал, три бы не брал, – ну, и ищите! Был, да весь вышел!

– Вы сумасшедший, – выговорил почему-то Заметов тоже чуть не шепотом и почему-то отодвинулся вдруг от Раскольникова. У того засверкали глаза; он ужасно побледнел; верхняя губа его дрогнула и запрыгала. Он склонился к Заметову как можно ближе и стал шевелить губами, ничего не произнося; так длилось с полминуты; он знал, что делал, но не мог сдержать себя. Страшное слово, как тогдашний запор в дверях, так и прыгало на его губах: вот-вот сорвется; вот-вот только спустить его, вот-вот только выговорить!

– А что, если это я старуху и Лизавету убил? – проговорил он вдруг – и опомнился.

Заметов дико поглядел на него и побледнел, как скатерть. Лицо его искривилось улыбкой.

– Да разве это возможно? – проговорил он едва слышно.

Раскольников злобно взглянул на него.

– Признайтесь, что вы поверили? Да? Ведь да?

– Совсем нет! Теперь больше, чем когда-нибудь, не верю! – торопливо сказал Заметов.

– Попался наконец! Поймали воробушка. Стало быть, верили же прежде, когда теперь «больше, чем когда-нибудь, не верите»?

– Да совсем же нет! – восклицал Заметов, видимо сконфуженный. – Это вы для того-то и пугали меня, чтоб к этому подвести?

– Так не верите? А об чем вы без меня заговорили, когда я тогда из конторы вышел? А зачем меня поручик Порох допрашивал после обморока? Эй ты, – крикнул он половому, вставая и взяв фуражку, – сколько с меня?

– Тридцать копеек всего-с, – отвечал тот, подбегая.

– Да вот тебе еще двадцать копеек на водку. Ишь сколько денег! – протянул он Заметову свою дрожащую руку с кредитками, – красненькие, синенькие, двадцать пять рублей. Откудова? А откудова платье новое явилось? Ведь знаете же, что копейки не было! Хозяйку-то небось уж опрашивали… Ну, довольно! Assez cause! До свидания… приятнейшего!..