Главная Споры Юридические хитрости. Профессиональные уловки юристов: не попадитесь. Как составлять деловые бумаги

Юридические хитрости. Профессиональные уловки юристов: не попадитесь. Как составлять деловые бумаги

Имеющих различную специализацию, квалификацию и опыт. Любой из них постарается уверить вас в том, что именно к нему следует обратиться для представления интересов в суде. Однако за убедительной речью может скрываться как настоящий профи, действительно способный помочь на суде, так и неквалифицированный и непорядочный юрист.

Представительство в суде должен осуществлять действительно достойный адвокат в Москве , вам придется проанализировать всю доступную информацию о нем - в противном случае вы рискуете остаться на суде без защитника. В этой статье мы постараемся дать некоторые советы, которые помогут вам в вашем нелегком выборе.

Совет 1: адвокат, предлагаемый следователем, для вас не годится
Следователь может сколько угодно говорить о том, что рекомендуемый им адвокат является наилучшим выбором для вас, но, на самом деле, он является наилучшим выбором для следователя. Такой защитник постарается создавать как можно меньше проблем своему протеже.

Совет 2: избегайте адвокатов, представительство которых находится на территории суда
Ситуация аналогичная: суд является очень выгодным местом для адвоката, и он постарается создавать для суда минимум затруднений, дабы его не потерять.

Совет 3: бесплатный адвокат - обычно плохой адвокат
По закону вам обязаны предоставить бесплатного адвоката. Однако такой адвокат не заинтересован в успешном исходе данного дела, поскольку его гонорар составит совершенно несущественную сумму, которую он к тому же получит очень нескоро.

Совет 4: узкий специалист предпочтительнее
Не доверяйте адвокатам широкого профиля: как правило, они не владеют ни одной областью права. Законодательная база огромна и к тому же она постоянно обновляется, причем значительно. Человек просто не в состоянии усвоить все законы, постановления и инструкции – потому доверяйте тем адвокатам, которые специализируются на решении узкого круга задач (например, арбитраж).

Совет 5: хороший адвокат дешевым не бывает
Адвокат всегда дорог, а хороший адвокат дорог вдвойне. Высокая стоимость юридических услуг определяется рыночной конъюнктурой, а также самой сущностью деятельности адвоката, от работы которого зачастую зависит свобода человека. Поэтому постарайтесь не поскупиться на гонорар – в противном случае вы можете потерять гораздо больше.

Совет 6: хороший адвокат и модный адвокат – разные вещи
На суде особенности светской жизни адвоката и уровень его известности не играет никакой роли. Суд интересует анализ доказательств, сделанный вашим защитником и приведенные им доводы, основанные на доскональном знании законов и материалов дела. Если же адвокат не сходит с телеэкранов, страниц журналов о модных «тусовках», и вдобавок он еще успевает читать лекции и писать статьи в периодике, подумайте – где такой защитник найдет время на работу по вашему делу?

Совет 7: адвокатское образование, к которому принадлежит адвокат, не имеет никакого значения
Адвокатское образование может иметь любые титулы и сколь угодно хорошую репутацию, но это ничего не значит. Адвокаты объединяются в образования не по профессионализму или опыту, а по совершенно неважным для подзащитного критериям, к примеру, по месту жительства или родственным связям. Ваши интересы в суде будет представлять не адвокатское образование, а конкретный человек и именно его профессионализм, репутацию и порядочность следует проверять.

Совет 9: попросите адвоката показать решения суда по делам, которые он вел
Решения суда по делам – лучший показатель квалификации защитника. Попросите вашего адвоката показать документы, которые подтвердят, что он действительно выигрывал дела, аналогичные вашим. В случае отказа – заканчивайте разговор и уходите.

Совет 10: избегайте адвокатов, которые гарантируют успех
Адвокат не может дать гарантию на победу в суде – он не контролирует процесс и не принимает решений. Вердикт суда зависит от множества факторов и большая часть из них неподконтрольна адвокату. Поэтому опытный специалист, даже будучи уверен в успехе дела, никогда не станет заявлять об этом категорично.

Работа с курганскими продолжилась довольно скоро. Как-то днем на мой мобильный позвонил Виктор и попросил срочно увидеться. Мы договорились встретиться на углу Нового Арбата. Когда я подъехал, Виктор уже ждал меня со своими ребятами. Он сказал, что только что в здании Центра международной торговли задержали Павла Зелянина и Андрея Т., которые выходили из ЦМТ. Ничего противозаконного они не совершали. Виктор попросил вмешаться и разобраться, тут же добавив, что его люди уже поехали в юридическую консультацию оформлять соответствующие документы.

Записав фамилии задержанных, я поехал в Центр международной торговли. В вестибюле гостиницы Центра я стал искать пост милиции. От охранников я узнал, что дежурная часть отделения милиции находится в одном из подвалов здания. Пробираясь через многочисленные лабиринты коридоров, я наконец попал в дежурную часть. Предъявив удостоверение адвоката, я поинтересовался у дежурного о задержанных. Он оказался не в курсе дела, потому что в журнале они не значились, и посоветовал лучше обратиться к начальнику отделения милиции, майору Голубеву.

– А где я могу найти майора?

Дежурный написал на листке номер кабинета. Чтобы добраться туда, надо было пройти в другое здание, на какие-то антресоли.

Ничего не поделаешь – надо идти.

По дороге в кабинет я столкнулся с идущим мне навстречу коренастым крепким мужчиной в штатском – в хорошо сшитом сером костюме. Интуиция подсказала мне, что это и есть начальник милиции. Я обернулся и сказал:

– Простите, вы, случайно, не майор Голубев?

– Да, это я, – сказал он и удивленно посмотрел на меня.

– Мне надо с вами поговорить.

– Пойдемте.

Мы вошли в его просторный кабинет, напоминающий нечто среднее между номером гостиницы и офисом. Он пригласил сесть. Я предъявил удостоверение и объяснил, что я по вопросу Павла Зелянина и Андрея Т.

– Да, действительно, такие люди у нас задержаны, – сказал он. – Но в настоящий момент я ничего не могу вам сказать. Сейчас я разберусь.

Он стал кому-то звонить по телефону, что заняло у него минут пять. Потом предложил выпить с ним чаю. Вот это неожиданный жест. Мне часто приходилось бывать в отделениях милиции, но еще ни один его начальник не предлагал незнакомому адвокату почаевничать с ним. Мы разговаривали минут десять – пятнадцать: и о преступности, и о милиции, и о роли адвокатов. Как только я старался заговорить о моих клиентах, майор Голубев неожиданно развивал новую тему.

У меня запищал пейджер. Я посмотрел на экран. Там было сообщение: «Ваших клиентов только что вывезли в отделение милиции на Ярославском шоссе». Теперь я понял, что чаепитие для начальника милиции ЦМТ было отвлекающим маневром, хитрым трюком, позволившим, чтобы моих клиентов вывезли в другое отделение милиции и спрятали от меня.

Что ж, наступил мой черед словчить. Я ударил себя по голове:

– Господи, по-моему, я забыл закрыть машину!

Начальник отделения милиции поинтересовался:

– А где вы ее оставили?

– Да вот, возле гостиницы. Надо пойти проверить. Я скоро вернусь. Хорошо?

Я быстро выскочил, сел в машину и рванул к Ярославскому шоссе. По дороге я позвонил с мобильного в справочную и узнал о местонахождении этого отделения милиции.

Чтобы в очередной раз не угодить в ловушку, устраиваемую для адвокатов, я решил разыграть из себя коллегу-оперативника. Небрежным движением вытащил мобильный телефон с антенной, повернув его так, будто это была рация, и совершенно спокойно, немного развязной походкой подошел к дежурному.

– Послушай, командир, – сказал я, – куда доставили этих злодеев, Павла Зелянина и Андрея Т.?

– Так их опера допрашивают, на втором этаже, – бросил дежурный, даже не спросив никаких документов.

Так, подумал я, хитрость моя сработала! Поднявшись на второй этаж и проходя мимо каждой комнаты, я стал прислушиваться, где идет допрос. Но никаких громких разговоров не услышал. А время уже было девять часов вечера, и практически во всех комнатах горел свет. Тогда я стал обследовать те кабинеты, из-под дверей которых не видно было света. Их оказалось четыре.

Прислушиваюсь – ни звука. Тогда я подошел к одному из щитов и прибегнул еще к одной хитрости. Я нажал на рычаг, отключив электричество в одном из кабинетов, и тут же вышел на лестницу. Вскоре появился недоумевающий оперативник. Из соседнего кабинета послышался крик:

– Посмотри, может, опять пробки выбило!

Оперативник направился к щиту. Я быстро двинулся по коридору, делая вид, что ищу какойто кабинет, и прошел в тот самый, откуда вышел его хозяин. Оперативник тем временем поднял рычаг, и свет зажегся. Я увидел, что в кабинете двойные двери, поэтому и не слышно было разговора. За столом сидели какие-то испуганные ребята, и несколько человек с кобурой на поясе вели допрос.

Я сразу представился: адвокат такой-то по делу таких-то, указав на ребят, в глазах которых сразу уловил луч надежды.

Оперативники не ожидали такого поворота дела.

– Послушайте, – сказал один из них, – вы не имеете права сейчас с ними разговаривать!

– Это на каком же основании?

– Вы допускаетесь только с момента, когда в деле участвует следователь. Так вот, ваш следователь, вернее, их следователь, – поправился он, – в настоящее время свою работу закончил и придет только утром. А мы являемся оперативниками.

– Ну так тем более вы их допрашиваете!

– Нет, мы их не допрашиваем, мы с ними только беседуем.

Да, вот оно, наше неравноправие, подумал я. Если за границей человека задерживают, то не важно, кто его допрашивает: оперативники, следователи, сыщики, какие-то другие лица, – всегда там должен присутствовать адвокат, и мы часто слышим в фильмах фразу: «Я не буду разговаривать, пока не приедет мой адвокат». В нашей же стране получается наоборот. Оперативники могут разговаривать с твоим клиентом, могут его запугивать, чуть ли не применять физическое или психологическое воздействие, а ты, адвокат, не имеешь права общаться с ним. Такая возможность представляется нам в присутствии официального следователя. Что и говорить, неравноправное положение!

– Хорошо. Но могу я сказать несколько слов моим клиентам, раз уж я приехал?

К тому времени в кабинете появился отлучившийся оперативник.

– А как же вы так быстро приехали? – сказал он, выдав тем самым, что в курсе того, что сначала я был в Центре международной торговли.

– Да вот так и приехал. За мою оперативность меня и уважают мои клиенты.

Главное, я успел сообщить своим клиентам, что у них есть адвокат. Это возымело на них важное психологическое действие. Они будут знать, что теперь не одни и есть на кого опереться.

Вернуться домой в тот день мне не удалось. Позвонил Виктор и попросил встретиться с женой одного из задержанных. Через полчаса я был уже в условленном месте.

Она попросила, чтобы я помог ей доставить еду для мужа. Дело в том, что в отделении милиции не предусмотрено кормление арестованных, как, скажем, в СИЗО или ИВС.

Мы подъехали к отделению милиции почти в полночь. В окнах второго этажа свет не горел. Значит, оперативники уже ушли. У выходящего из отделения милиционера мы узнали, что задержанных поместили в камеры. С ним же мы договорились, чтобы им передали еду, соки. Заодно я узнал, когда будет следователь.

На следующий день в десять утра я был уже в отделении милиции. Следователем оказалась молодая девушка лет двадцати пяти – двадцати восьми. Она проверила мои документы, ордер, выписанный юридической консультацией. Я поинтересовался у нее, в чем обвиняются мои клиенты.

– Они обвиняются в угоне автомобиля.

– А можно мне посмотреть протокол их задержания?

Она протянула мне протокол. Из него стало ясно, что, со слов гражданина С., мои клиенты вертелись на стоянке около одной из машин, которая через несколько дней была угнана оттуда.

– Ну, это не обвинение, – сказал я, – а подозрение, не имеющее никакого юридического основания.

Она согласилась:

– Пока еще рано о чем-то говорить. Но следственные действия продолжаются. Сейчас мы проведем опознание с человеком, который видел их на стоянке. Если он опознает, то мы их задержим на основании санкции прокурора.

– Хорошо. Но могу я присутствовать на опознании?

– Конечно. Это ваше право. Вы же адвокат.

Вскоре приехал работник стоянки, пожилой человек лет пятидесяти – шестидесяти. Не исключено, что в отделении милиции он получил инструктаж у оперативников, мол, покажи на того-то и того-то. Надо их опередить, и я напомнил следователю, что при опознании должны быть так называемые статисты, то есть совершенно посторонние лица. В их присутствии свидетель и должен показать на потенциальных преступников. Она согласилась со мной.

Вскоре такие люди нашлись. Это были то ли какие-то задержанные, то ли граждане, обратившиеся в паспортный стол. Я опять попросил следователя уточнить, что лица должны быть между собой схожи и одного и того же пола, поэтому женщины, которые присутствовали среди статистов, исключаются из опознания. Следователь не возражала, но, как мне показалось, ее стала раздражать моя активность.

Когда мы, наконец, подобрали более или менее похожих статистов и посадили их на лавочку, ввели моих клиентов.

Я прекрасно понимал, что сейчас опознающий, по подсказке оперативников, укажет на Павла Зелянина и Андрея Т. У меня был единственный шанс воспрепятствовать лжеопознанию до появления свидетеля. Неожиданно я потребовал, чтобы мои клиенты поменялись пиджаками и куртками со статистами.

Ни следователь, ни оперативники не ожидали такого поворота. Они удивленно переглянулись, но я настаивал и свое требование обосновывал тем, что, скорее всего, сотрудники уже предупредили свидетеля, какая одежда у моих подзащитных. Работникам правоохранительных органов ничего не оставалось, как подчиниться.

Мои клиенты быстро поменялись пиджаками и куртками со статистами и сели в разные ряды. Я сразу вышел за дверь, чтобы собственными глазами видеть, как войдет свидетель, и чтобы оперативники не успели бы предупредить его о непредвиденной рокировке.

Дверь открылась, и вошел пожилой мужчина. Он расписался в протоколе, ознакомившись со своими правами. Следователь спросила, может ли он узнать людей, которые крутились около угнанной впоследствии машины. Человек внимательно оглядел присутствующих, вероятно ориентируясь на одежду, и указал на тех, кто только что обменялся пиджаками и куртками с моими клиентами. Хитрость оперативников была разгадана, а моя – удалась.

Следователь и оперативники нервничали. Один из оперативников попытался сориентировать деда, мол, хорошо ли он разглядел, но тот стоял на своем: «Да вот же их одежда! Я их одежду хорошо запомнил!»

– Прошу занести эти слова в протокол опознания, – сказал я.

– Встаньте и назовите свои имена, – сказала следователь.

Растерянные статисты встали и назвались и тут же добавили:

– Да мы вообще не были на той стоянке, мы сегодня в паспортном столе паспорта меняли!

Было, конечно, над чем торжествовать, я подошел к следователю и сказал:

– В связи с тем, что мои клиенты не опознаны как подозреваемые в совершенном преступлении, прошу их немедленно освободить.

– Сейчас пойду доложу руководству, там решат, – ответила следователь.

Через полчаса она вернулась и сказала, что начальник принял решение об освобождении, но произойдет это только часа через два-три, поскольку необходимо соблюсти формальности. Я сказал, что буду ждать, пока их не выпустят. Однако следователь заметила, что мое присутствие в отделении милиции крайне нежелательно, но, судя по ее раздраженному тону, я был не угоден именно ей.

Ничего не поделаешь, придется удалиться, и я сказал своим клиентам, что через два часа жду их звонка.

– Если вы на свободу не выйдете, то я поеду в прокуратуру, – громко произнес я, как бы пригрозив следователю.

Когда я отъезжал от отделения милиции, то заметил, что за мной резко рванула красная «девятка». Понятное дело: оперативники проявили бдительность и снова прицепили мне «хвост», полагая, что я могу поехать на встречу с подозрительными лицами.

Ну что, проверим, – и я резко свернул в переулок. Красная «девятка» последовала за мной. Я въехал во двор. Она притормозила. Выехав со двора, я снова повернул в переулок и, оказавшись на проспекте, стал набирать скорость. «Девятка» не отставала от меня. Я решился на дерзкий шаг. Дождавшись зеленого сигнала на перекрестке, я рванулся и резко остановился. Красная «девятка» тоже притормозила. Я выскочил из машины и подбежал к преследователям.

– В чем дело? – спросил я.

В «девятке» сидели два молодых пацана лет двадцати – двадцати четырех. Один из них тут же вышел с телефоном и, отойдя в сторону, стал кому-то звонить. У другого было растерянное лицо – моя реакция шокировала их.

– Вы из милиции? – спросил я. – Предъявите ваши документы!

Молодой парень, как бы извиняясь, сказал:

– Да нет, мы не из милиции, как раз наоборот.

– А что вы делаете?

– Мы? Ничего. Мы за вами ехали.

– Мы хотели найти нашего друга.

– Какого друга? – удивился я.

– Витю Курганского. И Олега Нелюбина.

– Никакого Вити Курганского и Олега я не знаю.

– Как же не знаете?

Подошел второй парень, который говорил по телефону.

– Сережа, – обратился он к водителю, – нам нужно ехать. Давай извинимся перед господином адвокатом.

Я понял, что это не милиционеры и не оперативные работники, а скорее всего конкуренты из враждующей группировки.

В тот же вечер я встретился с Виктором. Теперь я уже знал, что он и есть Витя Курганский.

Виктор приехал на дорогом «гранд-чероки». Он был опять в приподнятом настроении, вежливо благодарил меня за проведенную работу и сказал, что ребят действительно выпустили через два часа.

Во время нашей беседы перед нами затормозил еще один джип. Тонированные стекла опустились, и русоволосый мужчина обратился к Виктору:

– Витюха, ты?!

– О, привет, Игорек! Сколько лет, сколько зим! – обрадовался Виктор.

Знакомый Виктора вышел из машины. Он был высокий, симпатичный, лет тридцати – тридцати пяти. Они обнялись, похлопали друг друга по плечу: наверное, действительно давно не виделись. Потом Виктор мне сказал, что это был Малахов.

«Неужели тот самый Малахов, – подумал я, – который подозревался в убийстве певца Талькова и в интриге с эстрадной певицей Азизой? Наверное, это он».

Они о чем-то говорили. Я расстался с ними и уехал.

Прошло время. Курганские больше меня не трогали, не беспокоили. Я уже начал о них забывать, когда в ноябре снова позвонил Виктор и попросил проконсультировать по одному из коммерческих контрактов.

О методах убеждения, используемых судебными юристами, можно написать целые тома. Мы выбрали для рассмотрения несколько методов, которые подробно описаны как в литературе по правоведению, так и в психологических исследованиях.

Влияние порядка представления доказательств и меры по борьбе с этим влиянием.Как мы уже выяснили в 5 главе, из следующих друг за другом двух сообщений противоположного содержания большее убеждающее воздействие оказывает то из них, которое прозвучало первым (эффект первичности). Этот эффект наиболее выражен при условии, что между моментом представления этих сообщений и моментом тестирования установок проходит определенное время. Чтобы добиться преимущественного внимания ко второму сообщению (эффект свежести), ᴇᴦο следует отделить во времени от первого, но тогда тестирование установки должно проводиться вскоре после второго сообщения. На суде, где не удовлетворяется ни одно из этих условий и противоположные стороны выступают со своими аргументами по очереди почти без задержки, влияние порядка выступлений менее вероятно. Это хорошо, потому что на суде и первое, и последнее слово предоставляется обвинению. Обвинение выступает со вступительной речью, затем слово передается защи-

т.е. После того как выслушаны все доказательства, обвинение выступает со своими заключительными аргументами, затем защита произносит заключительную речь, и обвинению разрешается выступить с контраргументами - т. е. ему предоставляется последнее слово.

Хотя в целом такая довольно-таки несбалансированная организация выступлений сторон, возможно, и не способствует формированию предвзятости, некоторые особые обстоятельства все-таки могут увеличивать вероятность того, что исход процесса будет зависеть от порядка выступлений сторон. Например, в случае если шансы сторон почти равны, то последнее слово может дать незначительный, но все же решающий толчок. Или защита может выступить с сильной заключительной речью, которую трудно оспаривать. Судебный юрист Луис Низер в своей книге ʼʼМоя жизнь в судеʼʼ (My Life in Court) описывает, как он блокирует действие эффекта свежести, используя варианты методов предостережения и прививки против убеждения, с которыми мы встречались в главе 6. Для пущего эффекта он добавляет чуточку лести, просит присяжных об услуге и предполагает, что достигнут консенсус (в том, что ᴇᴦο оппонент - ничтожество)˸

Когда я должен первым выступать с заключительным словом, я стараюсь подготовить присяжных таким образом, чтобы они не поддались на льстивые речи моего оппонента. Я напоминаю членам жюри, что последнее слово будет за оппонентом, и у меня не будет возможности ответить. Я говорю им, что мне приходится полагаться на то, что их память поможет им исправить любые извращения фактов, которые может допустить мой оппонент, выступающий после меня. Я должен полагаться на проницательность их суждений, благодаря которой они отвергнут любые ложные аргументы. Затем, приступая к обоснованию своей интерпретации дела, я предвосхищаю возражения своего оппонента. Я вкратце пересказываю ᴇᴦο основные идеи и пытаюсь опровергнуть их, обращаясь к членам жюри с просьбой стать моими стражами, когда они будут слушать софистику моего оппонента, и отвергнуть ее, поскольку это оскорбление для их ума (Nizer, 1961, р.
Размещено на реф.рф
434).

Маленькие хитрости адвокатов - понятие и виды. Классификация и особенности категории "Маленькие хитрости адвокатов" 2015, 2017-2018.

Влияние порядка представления доказательств и меры по борьбе с этим влиянием.Как мы уже выяснили в 5 главе, из следующих друг за другом двух сообщений противоположного содержания большее убеждающее воздействие оказывает то из них, которое прозвучало первым (эффект первичности). Этот эффект наиболее выражен при условии, что между моментом представления этих сообщений и моментом тестирования установок проходит определенное время. Чтобы добиться преимущественного внимания ко второму сообщению (эффект свежести), его следует отделить во времени от первого, но тогда тестирование установки должно проводиться вскоре после второго сообщения. На суде, где не удовлетворяется ни одно из этих условий и противоположные стороны выступают со своими аргументами по очереди почти без задержки, влияние порядка выступлений менее вероятно. Это хорошо, потому что на суде и первое, и последнее слово предоставляется обвинению. Обвинение выступает со вступительной речью, затем слово передается защи-

Хотя в целом такая довольно-таки несбалансированная организация выступлений сторон, возможно, и не способствует формированию предвзятости, некоторые особые обстоятельства все-таки могут увеличивать вероятность того, что исход процесса будет зависеть от порядка выступлений сторон. Например, если шансы сторон почти равны, то последнее слово может дать незначительный, но все же решающий толчок. Или защита может выступить с сильной заключительной речью, которую трудно оспаривать. Судебный юрист Луис Низер в своей книге «Моя жизнь в суде» (My Life in Court) описывает, как он блокирует действие эффекта свежести, используя варианты методов предостережения и прививки против убеждения, с которыми мы встречались в главе 6. Для пущего эффекта он добавляет чуточку лести, просит присяжных об услуге и предполагает, что достигнут консенсус (в том, что его оппонент - ничтожество):

Когда я должен первым выступать с заключительным словом, я стараюсь подготовить присяжных таким образом, чтобы они не поддались на льстивые речи моего оппонента. Я напоминаю членам жюри, что последнее слово будет за оппонентом, и у меня не будет возможности ответить. Я говорю им, что мне приходится полагаться на то, что их память поможет им исправить любые извращения фактов, которые может допустить мой оппонент, выступающий после меня. Я должен полагаться на проницательность их суждений, благодаря которой они отвергнут любые ложные аргументы. Затем, приступая к обоснованию своей интерпретации дела, я предвосхищаю возражения своего оппонента. Я вкратце пересказываю его основные идеи и пытаюсь опровергнуть их, обращаясь к членам жюри с просьбой стать моими стражами, когда они будут слушать софистику моего оппонента, и отвергнуть ее, поскольку это оскорбление для их ума (Nizer, 1961, р. 434).

В начале суда при рассмотрении дела с равными шансами сторон обвинение может пользоваться преимуществом, которое дает эффект первичности, если защита не примет никаких мер для нейтрализации этого эффекта. На инсценированных судебных процессах по рассмотрению запутанных дел эффект первичности (больше обвинительных вердиктов) имел место тогда, когда обвинение выступало с пространной вступительной речью (Pyszczynski and Wrightsman, 1981). Похоже, что в тех случаях, когда факты действительно неоднозначны, подробная вступительная речь создает в умах присяжных версию или схему преступления, которые могут устойчиво сохраняться, что приводит к тенденциозной интерпретации этих фактов.

Поставьте себя на место присяжного (вы уже не подозреваемый, которого допрашивают в полиции, а член жюри присяжных). Чем вас можно убедить? Какие открытия вы хотите сделать? В ходе суда присяжные выстраивают для себя «сюжетную линию» или сценарий с логически последовательным сюжетом. На его основании они и разрабатывают «собственную версию» того, что произошло (Pennington and Hastie, 1986). Задача адвоката - добиться того, чтобы присяжные обязательно услышали его рассказ - и поверили в него.

Обвинение обычно начинает с краткого изложения «дела штата» против обвиняемого («Мы намереваемся доказать... что обвиняемый совершил то-то и то-то... и

виновен»). Чего не хотелось бы защите - так это того, чтобы в ее краткой вступительной речи отсутствовала альтернативная версия дела или чтобы эта речь была отложена до того, как обвинение представит свои доказательства и свидетелей. Исследования имитированных судебных процессов показывают, что если защита выбирает такую стратегию, то у членов жюри создается более сильное впечатление, что подсудимый виновен (Pyszczynski and Wrightsman, 1981; Wells et al., 1985). Если защита не предложит вам (т. е. присяжным) разумной гипотезы о том, как было совершено преступление, или не внушит вам ожиданий, касающихся убедительности доказательств, до того как вы начнете анализировать материалы дела, то при их рассмотрении вы невольно можете руководствоваться единственной имеющейся у вас гипотезой - гипотезой обвинения.

Формулирование выводов. При изложении дела - представляя доказательства, вызывая и допрашивая свидетелей и т. п. -должен ли адвокат позволять, чтобы «доказательства говорили сами за себя», или ему следует самому подводить итоги и формулировать свои выводы в явном виде? Исследования процессов убеждения говорят о том, что включать в свою речь выводы в явной форме необходимо, исключение составляют только те случаи, когда члены жюри обладают исключительно высоким интеллектом (Hovland and Mandell, 1952; Weiss and Steenbock, 1965). По-видимому, адвокаты, как правило, следуют этому совету и формулируют тот вывод, к которому им хотелось бы склонить членов жюри (Saks and Hastie, 1978). Если к делу можно подойти по-разному, то позволять аудитории делать свои собственные выводы - довольно рискованная затея.

Всего понемножку.В практических руководствах по ведению дел в суде адвокатам рекомендуется при представлении доказательств по делу использовать эффектные аудио-визуальные и обонятельные («пахучие») вспомогательные материалы (например, Keeton, 1973). С психологической точки зрения это разумный совет. Представьте себе заурядную лекцию, как правило, напоминающую непрерывный словесный поток. Даже если в данный момент вы находитесь в прекрасной интеллектуальной форме, вам может быть трудно постоянно внимательно вслушиваться в пространные словоизлияния лектора. Слайды и наглядные пособия вносят приятное разнообразие в учебные занятия. То же происходит и на судебном процессе. На монотонном вербальном фоне судебного заседания почти любые материалы, представленные в невербальной форме, - будь то аудиозапись решающего разговора, увеличенная фотография нанесенных телесных повреждений, простой рисунок или схема преступления, нарисованные мелом на доске, - будут очень заметны и значимы. А как нам известно, значимые перцептивные стимулы могут оказывать определяющее влияние на атрибуционные рассуждения. Возможно также, что во время совещания присяжные будут лучше всего помнить именно такие стимулы (Reyes et al., 1980). Лучшие судебные юристы делают свои доказательства запоминающимися: эти доказательства привлекают к себе внимание, бросаясь в глаза, уши и носы.

Словесная война.Аудио-визуальные материалы необходимы и иногда приковывают к себе внимание, но все-таки зал суда - это поле битвы, где главным ору-

жием является язык. Слова могут быть либо очень значимыми, либо не иметь особого значения. При прочих равных условиях, в конечном счете, больше дел выигрывают; те судебные юристы, которые умеют с помощью слов «нарисовать» более яркие картины, иллюстрирующие их взгляд на дело. Исследования настоящих дел показывают, что по сравнению с проигрывающими дела прокурорами прокуроры-«победители» говорят дольше и их высказывания более безапелляционны (Andrews, 1984). Это не особенно удивительно, если вспомнить, что впечатление о том, «кто здесь главный», естественным образом приводит к атрибуции, касающейся того, «кто больше знает» (см. главу 3).

В словесных баталиях, разыгрывающихся в зале суда, особую роль играет взаимодействие между адвокатами и свидетелями, дающими показания. По наблюдениям судебных психологов Майкла Сакса и Рейда Хэйсти (Saks and Hastie, 1978), «большую часть своих взглядов на дело адвокат излагает устами свидетелей. Однако положение адвоката позволяет ему оказывать существенное влияние на конечный результат» (р. 114). В практических руководствах для судебных юристов приводятся различные стратегии управления вербальным поведением свидетелей. Адвокатам часто рекомендуется предоставлять своим свидетелям достаточно времени для того, чтобы они могли давать связные гладкие повествовательные ответы на вопросы адвоката - ответы, которые создавали бы впечатление, что свидетель настаивает на своих показаниях и уверен в себе, а адвокат доверяет свидетелю настолько, что может ослабить контроль над ним (О"Вагг, 1982). Показания в повествовательном стиле звучат примерно следующим образом.

Вопрос. Скажите, перед тем как он пришел в магазин, у вас были какие-нибудь покупатели?

Повествовательный ответ. О да, покупатели заходили в магазин, но после

9 часов там никого не было, кроме меня. И я разговаривала по телефону со своей сестрой, которая живет в Джорджии, в течение примерно 20 минут. Я все еще разговаривала по телефону с сестрой, и никто не заходил в магазин примерно до 9.20, а потом пришел этот человек, ну этот, Джон Барнс. Я все еще разговаривала в это время. Он просто вошел и все (О"Вагг, 1982, р. 145).

Обратите внимание на многословную, никем не прерываемую речь. Теперь сравните этот стиль изложения с фрагментированным, который юристам рекомендуют «поощрять» у свидетелей противной стороны, часто прерывая их и требуя, чтобы они отвечали только на поставленный вопрос:

Фрагментированным ответ. О да, покупатели заходили в магазин, но после 9 часов там никого не было, кроме меня. Вопрос. Что вы делали в это время?

Ответ. Я разговаривала по телефону со своей сестрой, которая живет в Джорджии. Вопрос. И как долго длился этот разговор? Ответ. Ну, около... э-э... 20 минут. Вопрос. ...и т. д. (О"Вагг, 1982, р. 139).

Ответы какого свидетеля звучат лучше? Антрополог Уильям О"Барр (О"Вагг, 1982) и его коллеги продемонстрировали испытуемым взаимодействия между ад-

вокатами и свидетелями, характеризовавшиеся либо повествовательным, либо фрагментированным стилем (Lind et a]., 1978). При взаимодействии в повествовательном стиле со свидетелем-мужчиной свидетель казался испытуемым более компетентным, а адвокат оценивался как воспринимающий свидетеля в качестве более компетентного, чем при фрагментированном стиле взаимодействия, что подтверждает догадки некоторых умных юристов. Однако интересно, что когда фрагментированные показания давала свидетель-женщина, это не портило производимого ею впечатления. О"Барр предполагает, что люди, придерживающиеся старого стереотипа, согласно которому женщины уступчивы, ожидают от женщин фрагментиро-ванных взаимодействий.

Наводящие вопросы и тщательный выбор порядка вопросов и времени, когда их следует задать, чтобы получить желаемый ответ, - это обычные инструменты преуспевающих судебных юристов, особенно при проведении перекрестного допроса свидетелей. Мы уже видели, как наводящие вопросы или вопросы, в которых содержится незаметная подсказка ответа или сами собой разумеются спорные факты, могут влиять на то, что расскажет свидетель, излагая свои воспоминания. Опираясь на такую основную идею, адвокат может заставить свидетелей сказать вещи, которых они никогда не признали бы, если бы отвечали на прямой вопрос, или хотя бы создать впечатление, что нечто подобное сказано.

Ф. Ли Бэйли, выдающийся защитник, среди знаменитых клиентов которого были Бостонский Душитель и Пэтти Хёрст, предлагает этот фрагмент перекрестного допроса, когда в деле о вооруженном ограблении свидетель-потерпевший попадает в ловушку, построенную из его собственных слов, в результате чего создается впечатление, что он так нервничал во время ограбления, что его восприятие и память затуманились. До этого момента он настаивал, что страх не помешал ему рассмотреть и запомнить преступника. Приводимый отрывок начинается с того, что свидетель только что упомянул о некоторых различиях между его описанием грабителя, сделанным в полиции, и реальной внешностью обвиняемого.

Свидетель (С). Это все, что я мог вспомнить тогда, когда разговаривал с инспектором.

Адвокат защиты (А. з.). Это было менее чем через час после ограбления, не правда ли, когда ваши воспоминания были еще свежими?

С. Да, но я тогда нервничал.

А. з. И это волнение могло как-то повлиять таким образом, что вы дали инспектору неточное описание грабителя?

С. Да, могло.

А. з. Но, сэр, сидя с инспектором в светлой комнате полицейского участка и находясь в безопасности, вы, конечно же, не опасались за свою жизнь?

С. Нет, я просто нервничал.

А. з. Но, сэр, вы, несомненно, должны были нервничать сильнее в те несколько секунд, когда вас грабили, чем во время разговора с инспектором, - разве не так?

С. Я нервничал в обоих случаях.

А. з. Но во время ограбления все-таки сильнее, да?

С. Вероятно, да. (Bailey, 1985, р. 153)

Адвокат защиты, проводящий перекрестный допрос, воспользовался одним высказыванием свидетеля, чтобы заставить его в силу логической необходимости признать другой, гораздо более важный факт. Свидетель мог либо отказаться от своего первоначального высказывания, и тогда он показался бы нерешительным и изворотливым, или попа"сть в расставленные адвокатом сети логических рассуждений. В любом случае он проигрывает.

В близком родстве с этой логической ловушкой находится психологическая ловушка самоатрибуции (Saks and Hastie, 1978). Если свидетель не признает за собой определенную эмоцию, мотив или черту, то, возможно, удастся заставить его высказать такое утверждение о самом себе, из которого будет следовать нужная характеристика. Изучите приведенный ниже «перекрестный допрос» студента, который жаловался, что ему незаслуженно поставили низкую оценку за экзамен, а потом подумайте, как можно применить подобную тактику в зале суда.

Преподаватель (П.). Вы на самом деле совсем не старались, когда готовились к этому экзамену, не так ли?

Студент (С). Почему же? Я занимался. Просто тест был слишком трудным, и это несправедливо.

П. Но разве я не слышал, как вы сказали Джону, что вечером накануне экзамена вы ходили в кино со своей девушкой?

С. Да, ходил, но...

П. В понедельник, за два дня до экзамена, вы прочитали все заданные главы?

П. Но в конце концов вы прочитали все и повторили?

С. Да, я прочитал все и один раз повторил.

П. Разве этого достаточно для подготовки даже к самому трудному экзамену?

П. Ну, разве вы не согласитесь, что ваши собственные действия говорят о том, что вы не прилагали максимум усилий к изучению моего предмета?

С. Да, может быть, я не старался изо всех сил. (Про себя: Этот препод - юрист он, что ли?)

П. Так вот, похоже, что вы хотите сказать, что для тех, кто занимался как полагается, тест был, наверное, справедливым, хотя и трудным, а для тех, кто не занимался, - и несправедливым, и трудным.

С. Похоже, что так. Извините за беспокойство. Я лучше пойду, пока не вышло чего похуже.