Ель ганс христиан андерсен читать. Ганс Христиан Андерсен — Ель (второе название — Ёлка): Сказка. Андерсен Г-Х. сказка "Ель"

В лесу стояла чудесная ёлочка. Место у неё было хорошее, воздуха и света вдоволь; кругом росли подруги постарше – и ели и сосны. Ёлочке ужасно хотелось поскорее вырасти; она не думала ни о тёплом солнышке, ни о свежем воздухе, не было ей дела и до болтливых крестьянских ребятишек, что сбирали в лесу землянику и малину; набрав полные кружки или нанизав ягоды, словно бусы, на тонкие прутики, они присаживались под ёлочку отдохнуть и всегда говорили:

– Вот славная ёлочка! Хорошенькая, маленькая!

Таких речей деревцо и слушать не хотело. Прошёл год – и у ёлочки прибавилось одно коленце, прошёл ещё год – прибавилось ещё одно: так по числу коленцев и можно узнать, сколько лет ели.

– Ах, если бы я была такой же большой, как другие деревья! – вздыхала ёлочка. – Тогда бы и я широко раскинула свои ветви, высоко подняла голову, и мне бы видно было далеко-далеко вокруг! Птицы свили бы в моих ветвях гнёзда, и я при ветре так же важно кивала бы головой, как другие!

И ни солнышко, ни пение птичек, ни розовые утренние и вечерние облака не доставляли ей ни малейшего удовольствия.

Стояла зима; земля была устлана сверкающим снежным ковром; по снегу нет-нет да пробегал заяц и иногда даже перепрыгивал через ёлочку – вот обида! Но прошло ещё две зимы, и к третьей деревцо подросло уже настолько, что зайцу приходилось обходить его.

«Да, расти, расти и поскорее сделаться большим, старым деревом – что может быть лучше этого!» – думалось ёлочке.

Каждую осень в лесу появлялись дровосеки и рубили самые большие деревья. Ёлочка каждый раз дрожала от страха при виде падавших на землю с шумом и треском огромных деревьев. Их очищали от ветвей, и они валялись на земле такими голыми, длинными и тонкими. Едва можно было узнать их! Потом их укладывали на дровни и увозили из леса.

Куда? Зачем?

Весною, когда прилетели ласточки и аисты, деревцо спросило у них:

– Не знаете ли, куда повезли те деревья? Не встречали ли вы их?

Ласточки ничего не знали, но один из аистов подумал, кивнул головой и сказал:

– Да, пожалуй! Я встречал на море, по пути из Египта, много новых кораблей с великолепными, высокими мачтами. От них пахло елью и сосной. Вот где они!

– Ах, поскорей бы и мне вырасти да пуститься в море! А каково это море, на что оно похоже?

– Ну, это долго рассказывать! – отвечал аист и улетел.

– Радуйся своей юности! – говорили ёлочке солнечные лучи. – Радуйся своему здоровому росту, своей молодости и жизненным силам!

И ветер целовал дерево, роса проливала над ним слёзы, но ель ничего этого не ценила.

Около рождества срубили несколько совсем молоденьких ёлок; некоторые из них были даже меньше нашей ёлочки, которой так хотелось скорее вырасти. Все срубленные деревца были прехорошенькие; их не очищали от ветвей, а прямо уложили на дровни и увезли из леса.

Ель- сказка Туве Янссон, которую вы можете читать онлайн. Приятного чтения!

Один хемуль, стоя на крыше, расчищал снег. На нем были желтые шерстяные варежки, которые мало-помалу промокли и стали мешать. Тогда он положил их на дымовую трубу, вздохнул и снова стал расчищать снег, закрывавший крышку люка. Наконец он разгреб его.

А вот и крышка люка, - произнес Хемуль. - А там внизу они спят себе и спят. Спят, спят и спят. Меж тем как другие вкалывают до потери сознания только потому, что наступает Рождество.

Он взобрался на крышку люка и, поскольку не мог вспомнить, как она открывается - наружу или внутрь, начал осторожно топтать ее ногами. Крышка тотчас же провалилась, и Хемуль рухнул во мрак и во все то, что семейство муми-троллей сложило на чердаке, чтобы потом использовать.

Хемуль страшно рассердился, а кроме того, он был не очень уверен в том, где оставил свои желтые варежки. Он особенно дорожил именно этими варежками.

Наступает Рождество! Мне надоели и вы, и ваша зимняя спячка, а тут еще в любую минуту может начаться Рождество!

Внизу семья муми-троллей, как обычно, спала зимним сном. Они пребывали в зимней спячке уже много месяцев и намеревались продолжать ее до самой весны. Сон спокойно и приятно убаюкивал их, словно сплошной, долгий, теплый, летний полдень. И вдруг в сны Муми-тролля ворвались беспокойство и холодный воздух. А тут еще кто-то стащил с него одеяло и закричал, что ему надоело и что наступает Рождество.

Уже весна? - пробормотал Муми-тролль.

Весна? - нервно переспросил Хемуль. - Рождество, понимаешь ты, Рождество. А я еще ничего не достал, ничего не устроил, а меня посылают откопать вас посреди всей этой заварушки. Варежки, вероятно, пропали. И все бегают кругом как сумасшедшие, и ничего не ясно…

С этими словами Хемуль снова потопал на крышу - но уже вверх по лестнице - и выбрался наружу через люк.

Мама, проснись, - испуганно сказал Муми-тролль. - Стряслось что-то ужасное. Они называют это Рождеством.

Что ты имеешь в виду? - спросила Муми-мама, высовывая мордочку из-под одеяла.

Точно не знаю, - ответил ее сын. - Но ничего не устроено, и что-то потерялось, и все бегают кругом как сумасшедшие. Может, снова наводнение?

Он осторожно потряс фрёкен Снорк и прошептал:

Не пугайся, но стряслось что-то ужасное.

Спокойствие, - сказал Муми-папа. - Спокойствие прежде всего!

Он встал и завел часы, которые остановились еще где-то в октябре.

Они поднялись по мокрым следам Хемуля на чердак и вылезли на крышу дома муми-троллей.

Небо было голубое, как всегда, так что на этот раз не могло быть и речи о горе, извергающей пламя. Но вся долина была покрыта мокрым хлопком - горы, и деревья, и река, и весь дом. Было холодно, еще холоднее, чем в апреле.

И это называется «Рождество»? - удивленно спросил папа.

Он набрал полную лапу хлопка и стал его разглядывать.

Интересно, это выросло из земли? - спросил он. - Или упало с неба? Должно быть, страшно неприятно, если это случилось за один раз.

Но, папа, это же снег, - объяснил Муми-тролль. - Я знаю, что это снег, и он падает на землю не сразу.

Ах так, - произнес папа. - Но все равно это было бы неприятно.

Мимо на финских санях проехала тетка Хемуля с елкой.

Вон как, наконец-то вы проснулись, - сказала тетка, не проявляя к ним ни малейшего интереса. - Постарайтесь раздобыть елку, пока не стемнеет.

Но зачем? - начал было папа.

Некогда мне тут с вами разговаривать! Еще опоздаю! - крикнула тетка через плечо и покатила дальше.

Пока не стемнеет, - прошептала фрёкен Снорк. - Она сказала: «Пока не стемнеет». Самое опасное случается вечером…

Значит, чтобы справиться, нужна елка, - размышлял вслух папа. - Ничего не понимаю.

И я тоже, - покорно сказала мама. - Но когда пойдете за этой самой елкой, наденьте шарфы и шапки. А я попробую пока хоть немного растопить печь.

Несмотря на грозящую катастрофу, папа решил не трогать ни одну из своих собственных елей - он их берег. Вместо этого они перелезли через забор Гафсы и выбрали большую ель, которая в дальнейшем фактически ни на что уже не годилась.

Ты считаешь, мы должны спрятаться на этой елке? - поинтересовался Муми-тролль.

Не знаю, - ответил папа, продолжая рубить ель. - Я ничего во всем этом не понимаю.

Они дошли уже почти до реки, когда навстречу им кинулась Гафса с полной охапкой мешочков и пакетов.

Лицо ее было красное, страшно взволнованное, и она даже не узнала, к счастью, свою ель.

Шум и давка! - закричала Гафса. - Невоспитанным ежам нельзя разрешать… И как я совсем недавно говорила Мисе, это просто позор…

Елка, - сказал папа и отчаянно, изо всех сил вцепился в воротник ее шубы. - Что делать с елкой?

Елка, - рассеянно повторила Гафса. - Елка? О, как ужасно! Нет, это просто невыносимо… ее ведь надо нарядить… я не успею…

И она уронила свои пакеты и мешочки в снег. Шапочка съехала ей на нос, и Гафса чуть не заплакала на нервной почве. Папа покачал головой и поднял елку.

Дома мама вымела веранду, достала спасательные пояса и аспирин, папино ружье и теплые компрессы. Ведь никогда заранее не знаешь…

Какой-то крошечный малыш сидел на самом краю дивана и пил чай. До этого он сидел в снегу под верандой, и вид у него был такой жалкий, что мама пригласила его в дом.

Вот и елка, - сказал папа Муми-тролля. - Если бы только еще знать, для чего она нужна? Гафса уверяет, что ее надо нарядить.

Таких больших платьев у нас нет, - огорченно сказала мама. - Интересно, что она имела в виду?

Какая красивая елка! - закричал крошечный Малыш и, проглотив от страшной застенчивости чай, стал раскаиваться, что осмелился наконец что-то произнести.

Ты знаешь, как наряжают елку? - спросила фрёкен Снорк.

Малыш жутко покраснел и прошептал:

Как можно красивей. На нее надевают разные красивые вещи. Так я слышал.

Но тут, совершенно подавленный своей смелостью, он смущенно закрыл лапками мордочку, опрокинул чайную чашку и скрылся за дверью веранды.

Теперь помолчите немного, а я подумаю, - сказал Муми-папа. - Если елку нужно нарядить как можно красивей, значит, и речи быть не может о том, чтобы на ней спрятаться от грозящей опасности. Значит, надо умилостивить опасность. Теперь я начинаю понимать, в чем тут дело.

Они тотчас вынесли ель во двор и надежно посадили в снег. И стали ее украшать снизу доверху как можно красивее всем, что только приходило им в голову.

Они украсили ее раковинами с летних клумб и жемчужным ожерельем фрёкен Снорк. Они сняли хрусталики с люстры в гостиной и развесили их на ветках, а на верхушку ели поместили красную шелковую розу, которую Муми-мама получила в подарок от папы. Все несли на елку самое красивое, что у них только было, желая умилостивить непонятные им силы зимы.

Когда ель была украшена, мимо снова промчалась тетка Хемуля на своих финских санях. Теперь она ехала уже в другую сторону и торопилась еще больше, если только это возможно.

Взгляните на нашу елку! - воскликнул Муми-тролль.

Еще чего! - сказала тетка Хемуля. - Но вы ведь всегда были с приветом! А мне некогда. Надо приготовить праздничное угощение для Рождества.

Угощение для Рождества? - удивленно повторил Муми-тролль. - Значит, оно к тому же еще и ест?

Но тетка Хемуля не стала слушать.

А по-вашему, можно обойтись без рождественского угощения? - торопливо обронила она и помчалась вниз по склону.

После обеда мама упорно трудилась на кухне. И перед самыми сумерками рождественское угощение было готово и стояло в маленьких мисочках вокруг елки. Там были и сок, и простокваша, и пирог с черникой, и яичный ликер - все то, что любила семья муми-троллей.

Ты думаешь, Рождество очень голодное? - обеспокоенно поинтересовалась мама.

Едва ли больше, чем я, - с тоской ответил папа.

Он сидел в снегу, завернувшись до самых ушей в одеяло, и мерз. Но ведь малявки всегда должны быть очень, очень предупредительны к великим силам природы.

Внизу, в долине, во всех окнах начали зажигаться огни. Огоньки светились и под деревьями, и из каждого жилища наверху среди ветвей, а полыхающие огни метались взад-вперед по снегу. Муми-тролль посмотрел на папу.

Да, - подтвердил папа и кивнул головой. - На всякий случай!

Тогда Муми-тролль вошел в дом и собрал все свечи, какие только смог найти. Он воткнул их в снег вокруг ели и осторожно зажигал одну за другой, пока они все не загорелись, чтобы умилостивить мрак и Рождество.

Мало-помалу в долине стало совсем тихо: все, наверное, отправились к себе домой и сидели там в ожидании опасности, которая вот-вот грянет. Только одна-единственная тень еще бродила между деревьями - то был Хемуль.

Привет! - тихо воскликнул Муми-тролль. - Оно скоро явится?

Не мешай мне, - злобно ответил Хемуль, уткнувшись мордой в длинный список, где уже почти все было перечеркнуто.

Усевшись рядом с одной из свечей, он начал считать.

Мама, папа, Гафса, - бормотал он. - Все кузины… старший Ёж… маленьким ничего не надо. И я тоже ничего не получил от Сниффа в прошлом году. Миса и Хомса, моя тетка… с ума можно сойти!

В чем дело? - робко спросила фрёкен Снорк. - С ними что-нибудь случилось?

Подарки! - разразился Хемуль. - С каждым новым Рождеством надо все больше и больше подарков.

Дрожащей лапой он перечеркнул строчку в своем списке и побрел дальше.

Подожди! - крикнул Муми-тролль. - Объясни. А варежки?..

Но Хемуль исчез во мраке - он исчез, как и все остальные, кто спешил и был немного не в себе оттого, что на ступает Рождество.

Тогда семья муми-троллей тихонько отправилась в дом - поискать подарки. Папа выбрал свою лучшую блесну для ловли щук, лежавшую в очень красивом футляре. На нем он написал: «На Рождество» - и положил футляр в снег. Фрёкен Снорк стянула с ноги браслет и немножко вздохнула, заворачивая его в шелковую бумагу.

А мама открыла свой самый тайный ящик и вытащила оттуда книгу с разноцветными картинками, единственную раскрашенную книгу во всей Долине муми-троллей.

То, что завернул в бумагу Муми-тролль, было таким нежным и таким личным, что никто-никто не должен был это видеть. Даже после, уже весной, он никогда не рассказывал никому о том, что подарил.

Потом они все вместе уселись в снег в ожидании катастрофы.

Время шло, но ничего не случалось.

Только крошечный Малыш, который пил чай, высунулся из-за дровяного сарая. Он привел с собой всех своих родственников и их друзей. И все они были одинаково маленькие, и серенькие, и жалкие, и замерзшие.

Веселого Рождества, - застенчиво прошептал Малыш.

Ты и вправду первый, кто считает, что Рождество - веселое, - сказал папа Муми-тролля. - Ты что, совсем не боишься того, что может случиться, когда оно явится?

А оно уже здесь, - пробормотал Малыш и уселся в снег вместе со своими родственниками. - Можно посмотреть? - спросил он. - У вас такая удивительно красивая елка!

И угощение тоже, - мечтательно сказал один из родственников.

Всю свою жизнь я мечтал о том, чтобы увидеть такое как можно ближе, - закончил свою речь Малыш и вздохнул.

Стало совсем тихо. Свечи горели, и пламя их было совершенно неподвижно в этой спокойной ночи. Малыш и его родственники сидели очень тихо. Видно было, как они всем восхищаются и хотят всего. Это чувствовалось все сильнее и сильнее, так что в конце концов мама Муми-тролля, приблизившись к папе, прошептала:

А ты не думаешь…

Да, но если… - возразил папа.

Малыш не поверил своим ушам. Он осторожно подошел к ели, а за ним потянулась целая вереница родственников и друзей, усы которых благоговейно дрожали.

Они никогда прежде не справляли свое собственное Рождество.

А теперь вернее всего убраться отсюда, - обеспокоенно произнес папа.

Но ничего не случилось.

Мало-помалу они боязливо выглянули в окно.

Крохотные малыши сидели в саду - ели, пили, разворачивали подарки и веселились так, как никогда в жизни. Под конец они взобрались на ель и расставили на всех ветвях горящие свечи.

Но на верхушке должна быть, наверное, большая звезда, - сказал дядя Малыша.

Ты думаешь? - спросил Малыш, глянув в раздумье на красную шелковую розу мамы Муми-тролля. - Не все ли равно что, главное - идея.

Надо бы нам раздобыть и звезду, - прошептала мама. - Но ведь это совершенно невозможно.

Они посмотрели вверх на небо, такое далекое и черное, неправдоподобно усеянное звездами, - их было в тысячу раз больше, чем летом. А самая большая из них висела прямо над самой верхушкой их ели.

Мне немножко хочется спать, - призналась мама. - И я не в силах больше гадать, что все это значит. Но похоже, все идет хорошо.

Во всяком случае, Рождества я больше не боюсь, - заявил Муми-тролль. - Хемуль с Гафсой и со своей теткой, должно быть, чего-то недопоняли.

И, положив желтые варежки Хемуля на перила веранды, где он сразу смог бы их увидеть, они вошли в дом, чтобы снова лечь спать в ожидании весны.

— См. повесть-сказку «Опасное лето»

Иллюстрации Туве Янсон

Стояла в лесу этакая славненькая елочка; место у нее было хорошее: и солнышко ее пригревало, и воздуха было вдосталь, а вокруг росли товарищи постарше, ель да сосна. Только не терпелось елочке самой стать взрослой: не думала она ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе; не замечала и говорливых деревенских детишек, когда они приходили в лес собирать землянику или малину. Наберут полную кружку, а то нанижут ягоды на соломины, подсядут к елочке и скажут:

Какая славная елочка!

А ей хоть бы и вовсе не слушать таких речей.

Через год подросла елочка на один побег, через год вытянулась еще немножко; так, по числу побегов, всегда можно узнать, сколько лет росла елка.

Ах, быть бы мне такой же большой, как другие! - вздыхала елка. - Уж как бы широко раскинулась я ветвями да выглянула макушкой на вольный свет! Птицы вили бы гнезда у меня в ветвях, а как подует ветер, я кивала бы с достоинством, не хуже других!

И не были ей в радость ни солнце, ни птицы, ни алые облака, утром и вечером проплывавшие над нею.

Когда стояла зима и снег лежал вокруг искрящейся белой пеленой, частенько являлся вприпрыжку заяц и перескакивал прямо через елочку - такая обида! Но прошло две зимы, и на третью елка так подросла, что зайцу уже приходилось обегать ее кругом.

"Ах! Вырасти, вырасти, стать большой и старой - лучше этого нет ничего на свете!" - думала елка.

По осени в лес приходили дровосеки и валили сколько-то самых больших деревьев. Так случалось каждый год, и елка, теперь уже совсем взрослая, всякий раз трепетала, - с таким стоном и звоном падали наземь большие прекрасные деревья. С них срубали ветви, и они были такие голые, длинные, узкие - просто не узнать. Но потом их укладывали на повозки, и лошади увозили их прочь из лесу. Куда? Что их ждало?

Весной, когда прилетели ласточки и аисты, елка спросила у них:

Вы не знаете, куда их увезли? Они вам не попадались?

Ласточки не знали, но аист призадумался, кивнул головой и сказал:

Пожалуй, что знаю. Когда я летел из Египта, мне встретилось много новых кораблей с великолепными мачтами. По-моему, это они и были, от них пахло елью. Я с ними много раз здоровался, и голову они держали высоко, очень высоко.

Ах, если б и я была взрослой и могла поплыть через море! А какое оно из себя, это море? На что оно похоже?

Ну, это долго рассказывать, - ответил аист и улетел.

Радуйся своей молодости! - говорили солнечные лучи. - Радуйся своему здоровому росту, юной жизни, которая играет в тебе!

И ветер ласкал елку, и роса проливала над ней слезы, но она этого не понимала.

Как подходило рождество, рубили в лесу совсем юные елки, иные из них были даже моложе и ниже ростом, чем наша, которая не знала покоя и все рвалась из лесу. Эти деревца, а они, кстати сказать, были самые красивые, всегда сохраняли свои ветки, их сразу укладывали на повозки, и лошади увозили их из лесу.

Куда они? - спрашивала елка. - Они ведь не больше меня, а одна так и вовсе меньше. Почему они сохранили все свои ветки? Куда они едут?

Мы знаем! Мы знаем! - чирикали воробьи. - Мы бывали в городе и заглядывали в окна! Мы знаем, куда они едут! Их ждет такой блеск и слава, что и не придумаешь! Мы заглядывали в окна, мы видели! Их сажают посреди теплой комнаты и украшают замечательными вещами - золочеными яблоками, медовыми пряниками, игрушками и сотнями свечей!

А потом? - спрашивала елка, трепеща ветвями. - А потом? Потом что?

Больше мы ничего не видали! Это было бесподобно!

А может, и мне суждено пойти этим сияющим путем! - ликовала елка. - Это еще лучше, чем плавать по морю. Ах, как я томлюсь! Хоть бы поскорей опять рождество! Теперь и я такая же большая и рослая, как те, которых увезли в прошлом году. Ах, только бы мне попасть на повозку! Только бы попасть в теплую комнату со всей этой славой и великолепием! А потом?.. Ну, а потом будет что-то еще лучше, еще прекраснее, а то к чему же еще так наряжать меня? Уж конечно, потом будет что-то еще более величественное, еще более великолепное! Но что? Ах, как я тоскую, как томлюсь! Сама не знаю, что со мной делается!

Радуйся мне! - говорили воздух и солнечный свет. - Радуйся своей юной свежести здесь, на приволье!

Но она ни капельки не радовалась; она росла и росла, зиму и лето стояла она зеленая; темно-зеленая стояла она, и все, кто ни видел ее, говорили: "Какая славная елка!" - и под рождество срубили ее первую. Глубоко, в самое нутро ее вошел топор, елка со вздохом пала наземь, и было ей больно, было дурно, и не могла она думать ни о каком счастье, и тоска была разлучаться с родиной, с клочком земли, на котором она выросла: знала она, что никогда больше не видать ей своих милых старых товарищей, кустиков и цветов, росших вокруг, а может, даже и птиц. Отъезд был совсем невеселым.

Очнулась она, лишь когда ее сгрузили во дворе вместе с остальными и чей-то голос сказал:

Вот эта просто великолепна! Только эту!

Пришли двое слуг при полном параде и внесли елку в большую красивую залу. Повсюду на стенах висели портреты, на большой изразцовой печи стояли китайские вазы со львами на крышках; были тут кресла-качалки, шелковые диваны и большие столы, а на столах книжки с картинками и игрушки, на которые потратили, наверное, сто раз по сто риксдалеров, - во всяком случае, дети говорили так. Елку поставили в большую бочку с песком, но никто бы и не подумал, что это бочка, потому что она была обернута зеленой материей, а стояла на большом пестром ковре. Ах, как трепетала елка! Что-то будет теперь? Девушки и слуги стали наряжать ее. На ветвях повисли маленькие сумочки, вырезанные из цветной бумаги, и каждая была наполнена сластями; золоченые яблоки и грецкие орехи словно сами выросли на елке, и больше ста маленьких свечей, красных, белых и голубых, воткнули ей в ветки, а на ветках среди зелени закачались куколки, совсем как живые человечки - елка еще ни разу не видела таких, - закачались среди зелени, а вверху, на самую макушку ей посадили усыпанную золотыми блестками звезду. Это было великолепно, совершенно бесподобно...

Сегодня вечером, - говорили все, - сегодня вечером она засияет! "Ах! - подумала елка. - Скорей бы вечер! Скорей бы зажгли свечи! И что же будет тогда? Уж не придут ли из леса деревья посмотреть на меня? Уж не слетятся ли воробьи к окнам? Уж не приживусь ли я здесь, уж не буду ли стоять разубранная зиму и лето?"

Да, она изрядно во всем разбиралась и томилась до того, что у нее прямо-таки раззуделась кора, а для дерева это все равно что головная боль для нашего брата.

И вот зажгли свечи. Какой блеск, какое великолепие! Елка затрепетала всеми своими ветвями, так что одна из свечей пошла огнем по ее зеленой хвое; горячо было ужасно.

Господи помилуй! - закричали девушки и бросились гасить огонь. Теперь елка не смела даже и трепетать. О, как страшно ей было! Как боялась она потерять хоть что-нибудь из своего убранства, как была ошеломлена всем этим блеском... И тут распахнулись створки дверей, и в зал гурьбой ворвались дети, и было так, будто они вот-вот свалят елку. За ними степенно следовали взрослые. Малыши замерли на месте, но лишь на мгновение, а потом пошло такое веселье, что только в ушах звенело. Дети пустились в пляс вокруг елки и один за другим срывали с нее подарки.

"Что они делают? - думала елка. - Что будет дальше?"

И выгорали свечи вплоть до самых ветвей, и когда они выгорели, их потушили, и дозволено было детям обобрать елку. О, как они набросились на нее! Только ветки затрещали. Не будь она привязана макушкой с золотой звездой к потолку, ее бы опрокинули.

Дети кружились в хороводе со своими великолепными игрушками, а на елку никто и не глядел, только старая няня высматривала среди ветвей, не осталось ли где забытого яблока или финика.

Сказку! Сказку! - закричали дети и подтащили к елке маленького толстого человечка, и он уселся прямо под ней.

Так мы будем совсем как в лесу, да и елке не мешает послушать, - сказал он, - только я расскажу всего одну сказку. Какую хотите: про Иведе-Аведе или про Клумпе-Думпе, который с лестницы свалился, а все ж таки в честь попал да принцессу за себя взял?

Про Иведе-Аведе! - кричали одни.

Про Клумпе-Думпе! - кричали другие.

И был шум и гам, одна только елка молчала и думала: "А я-то что же, уж больше не с ними, ничего уж больше не сделаю?" Она свое отыграла, она, что ей было положено, сделала.

И толстый человечек рассказал про Клумпе-Думпе, что с лестницы свалился, а всё ж таки в честь попал да принцессу за себя взял. Дети захлопали в ладоши, закричали: "Еще, еще расскажи!", им хотелось послушать и про ИведеАведе, но пришлось остаться при Клумпе-Думпе. Совсем притихшая, задумчивая стояла елка, птицы в лесу ничего подобного не рассказывали. "Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял! Вот, вот, бывает же такое на свете!" - думала елка и верила, что все это правда, ведь рассказывал-то такой славный человек. "Вот, вот, почем знать? Может, и я с лестницы свалюсь и выйду за принца". И она радовалась, что назавтра ее опять украсят свечами и игрушками, золотом и фруктами. "Уж завтра-то я не буду так трястись! - думала она. - Завтра я вдосталь натешусь своим торжеством. Опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может, и про Иведе-Аведе". Так, тихая и задумчивая, простояла она всю ночь.

Поутру пришел слуга со служанкой.

"Сейчас меня опять начнут наряжать!" - подумала елка. Но ее волоком потащили из комнаты, потом вверх по лестнице, потом на чердак, а там сунули в темный угол, куда не проникал дневной свет.

"Что бы это значило? - думала елка. - Что мне тут делать? Что я могу тут услышать?" И она прислонилась к стене и так стояла и все думала, думала. Времени у нее было достаточно. Много дней и ночей миновало; на чердак никто не приходил. А когда наконец кто-то пришел, то затем лишь, чтобы поставить в угол несколько больших ящиков. Теперь елка стояла совсем запрятанная в угол, о ней как будто окончательно забыли.

"На дворе зима! - подумала она. - Земля затвердела и покрылась снегом, люди не могут пересадить меня, стало быть, я, верно, простою тут под крышей до весны. Как умно придумано! Какие они все-таки добрые, люди!.. Вот если б только тут не было так темно, так страшно одиноко... Хоть бы один зайчишка какой! Славно все-таки было в лесу, когда вокруг снег, да еще заяц проскочит, пусть даже и перепрыгнет через тебя, хотя тогда-то я этого терпеть не могла. Все-таки ужасно одиноко здесь наверху!"

Пип! - сказала вдруг маленькая мышь и выскочила из норы, а за нею следом еще одна малышка. Они обнюхали елку и стали шмыгать по ее ветвям.

Тут жутко холодно! - сказали мыши. - А то бы просто благодать! Правда, старая елка?

Я вовсе не старая! - отвечала елка. - Есть много деревьев куда старше меня!

Откуда ты? - спросили мыши. - И что ты знаешь? - Они были ужасно любопытные. - Расскажи нам про самое чудесное место на свете! Ты была там? Ты была когда-нибудь в кладовке, где на полках лежат сыры, а под потолком висят окорока, где можно плясать по сальным свечам, куда войдешь тощей, откуда выйдешь жирной?

Не знаю я такого места, - сказала елка, - зато знаю лес, где солнце светит и птицы поют!

И рассказала елка все про свою юность, а мыши отродясь ничего такого не слыхали и, выслушав елку, сказали:

Ах, как много ты видела! Ах, как счастлива ты была!

Счастлива? - переспросила елка и задумалась над своими словами. - Да, пожалуй, веселые были денечки!

И тут рассказала она про сочельник, про то, как ее разубрали пряниками и свечами.

О! - сказали мыши. - Какая же ты была счастливая, старая елка!

Я вовсе не старая! - сказала елка. - Я пришла из лесу только нынешней зимой! Я в самой поре! Я только что вошла в рост!

Как славно ты рассказываешь! - сказали мыши и на следующую ночь привели с собой еще четырех послушать ее, и чем больше елка рассказывала, тем яснее припоминала все и думала: "А ведь и в самом деле веселые были денечки! Но они вернутся, вернутся Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а всё ж таки принцессу за себя взял, так, может, и я за принца выйду!" И вспомнился елке этакий хорошенький молоденький дубок, что рос в лесу, и был он для елки настоящий прекрасный принц.

А кто такой Клумпе-Думпе? - спросили мыши.

И елка рассказала всю сказку, она запомнила ее слово в слово. И мыши подпрыгивали от радости чуть ли не до самой ее верхушки.

На следующую ночь мышей пришло куда больше, а в воскресенье явились даже две крысы. Но крысы сказали, что сказка вовсе не так уж хороша, и мыши очень огорчились, потому что теперь и им сказка стала меньше нравиться.

Вы только одну эту историю и знаете? - спросили крысы.

Только одну! - отвечала елка. - Я слышала ее в самый счастливый вечер всей моей жизни, но тогда я и не думала, как счастлива я была.

Чрезвычайно убогая история! А вы не знаете какой-нибудь еще - со шпиком, с сальными свечами? Истории про кладовую?

Нет, - отвечала елка.

Так премного благодарны! - сказали крысы и убрались восвояси. Мыши в конце концов тоже разбежались, и тут елка сказала, вздыхая: - А все ж хорошо было, когда они сидели вокруг, эти резвые мышки, и слушали, что я им рассказываю! Теперь и этому конец. Но уж теперь-то я не упущу случая порадоваться, как только меня снова вынесут на белый свет! Но когда это случилось... Да, это было утром, пришли люди и шумно завозились на чердаке. Ящики передвинули, елку вытащили из угла; ее, правда, больнехонько шваркнули об пол, но слуга тут же поволок ее к лестнице, где брезжил дневной свет.

"Ну вот, это начало новой жизни!" - подумала елка. Она почувствовала свежий воздух, первый луч солнца, и вот уж она на дворе. Все произошло так быстро; елка даже забыла оглядеть себя, столько было вокруг такого, на что стоило посмотреть. Двор примыкал к саду, а в саду все цвело. Через изгородь перевешивались свежие, душистые розы, стояли в цвету липы, летали ласточки. "Вить-вить! Вернулась моя женушка!" - щебетали они, но говорилось это не про елку.

"Уж теперь-то я заживу", - радовалась елка, расправляя ветви. А ветви-то были все высохшие да пожелтевшие, и лежала она в углу двора в крапиве и сорняках. Но на верхушке у нее все еще сидела звезда из золоченой бумаги и сверкала на солнце.

Во дворе весело играли дети - те самые, что в сочельник плясали вокруг елки и так радовались ей. Самый младший подскочил к елке и сорвал звезду.

Поглядите, что еще осталось на этой гадкой старой елке! - сказал он и стал топтать ее ветви, так что они захрустели под его сапожками.

А елка взглянула на сад в свежем убранстве из цветов, взглянула на себя и пожалела, что не осталась в своем темном углу на чердаке; вспомнила свою свежую юность в лесу, и веселый сочельник, и маленьких мышек, которые с таким удовольствием слушали сказку про Клумпе-Думпе.

Конец, конец! - сказало бедное деревцо. - Уж хоть бы я радовалась, пока было время. Конец, конец!

Пришел слуга и разрубил елку на щепки - вышла целая охапка; жарко запылали они под большим пивоваренным котлом; и так глубоко вздыхала елка, что каждый вздох был как маленький выстрел; игравшие во дворе дети сбежались к костру, уселись перед ним и, глядя в огонь, кричали:

Пиф-паф!

А елка при каждом выстреле, который был ее глубоким вздохом, вспоминала то солнечный летний день, то звездную зимнюю ночь в лесу, вспоминала сочельник и сказку про Клумпе-Думпе - единственную, которую слышала и умела рассказывать... Так она и сгорела.

Мальчишки играли во дворе, и на груди у самого младшего красовалась звезда, которую носила елка в самый счастливый вечер своей жизни; он прошел, и с елкой все кончено, и с этой историей тоже. Кончено, кончено, и так бывает со всеми историями.

Стояла в лесу этакая славненькая елочка; место у нее было хорошее: и солнышко ее пригревало, и воздуха было вдосталь, а вокруг росли товарищи постарше, ель да сосна. Только не терпелось елочке самой стать взрослой: не думала она ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе; не замечала и говорливых деревенских детишек, когда они приходили в лес собирать землянику или малину. Наберут полную кружку, а то нанижут ягоды на соломины, подсядут к елочке и скажут:
- Какая славная елочка!
А ей хоть бы и вовсе не слушать таких речей.
Через год подросла елочка на один побег, через год вытянулась еще немножко; так, по числу побегов, всегда можно узнать, сколько лет росла елка.
- Ах, быть бы мне такой же большой, как другие! - вздыхала елка. - Уж как бы широко раскинулась я ветвями да выглянула макушкой на вольный свет! Птицы вили бы гнезда у меня в ветвях, а как подует ветер, я кивала бы с достоинством, не хуже других!
И не были ей в радость ни солнце, ни птицы, ни алые облака, утром и вечером проплывавшие над нею.
Когда стояла зима и снег лежал вокруг искрящейся белой пеленой, частенько являлся вприпрыжку заяц и перескакивал прямо через елочку - такая обида! Но прошло две зимы, и на третью елка так подросла, что зайцу уже приходилось обегать ее кругом.
«Ах! Вырасти, вырасти, стать большой и старой - лучше этого нет ничего на свете!» - думала елка.
По осени в лес приходили дровосеки и валили сколько-то самых больших деревьев. Так случалось каждый год, и елка, теперь уже совсем взрослая, всякий раз трепетала, - с таким стоном и звоном падали наземь большие прекрасные деревья. С них срубали ветви, и они были такие голые, длинные, узкие - просто не узнать. Но потом их укладывали на повозки, и лошади увозили их прочь из лесу. Куда? Что их ждало?
Весной, когда прилетели ласточки и аисты, елка спросила у них:
- Вы не знаете, куда их увезли? Они вам не попадались?
Ласточки не знали, но аист призадумался, кивнул головой и сказал:
- Пожалуй, что знаю. Когда я летел из Египта, мне встретилось много новых кораблей с великолепными мачтами. По-моему, это они и были, от них пахло елью. Я с ними много раз здоровался, и голову они держали высоко, очень высоко.
- Ах, если б и я была взрослой и могла поплыть через море! А какое оно из себя, это море? На что оно похоже?
- Ну, это долго рассказывать, - ответил аист и улетел.
- Радуйся своей молодости! - говорили солнечные лучи. - Радуйся своему здоровому росту, юной жизни, которая играет в тебе!
И ветер ласкал елку, и роса проливала над ней слезы, но она этого не понимала.
Как подходило рождество, рубили в лесу совсем юные елки, иные из них были даже моложе и ниже ростом, чем наша, которая не знала покоя и все рвалась из лесу. Эти деревца, а они, кстати сказать, были самые красивые, всегда сохраняли свои ветки, их сразу укладывали на повозки, и лошади увозили их из лесу.
- Куда они? - спрашивала елка. - Они ведь не больше меня, а одна так и вовсе меньше. Почему они сохранили все свои ветки? Куда они едут?
- Мы знаем! Мы знаем! - чирикали воробьи. - Мы бывали в городе и заглядывали в окна! Мы знаем, куда они едут! Их ждет такой блеск и слава, что и не придумаешь! Мы заглядывали в окна, мы видели! Их сажают посреди теплой комнаты и украшают замечательными вещами - золочеными яблоками, медовыми пряниками, игрушками и сотнями свечей!
- А потом? - спрашивала елка, трепеща ветвями. - А потом? Потом что?
- Больше мы ничего не видали! Это было бесподобно!
- А может, и мне суждено пойти этим сияющим путем! - ликовала елка. - Это еще лучше, чем плавать по морю. Ах, как я томлюсь! Хоть бы поскорей опять рождество! Теперь и я такая же большая и рослая, как те, которых увезли в прошлом году. Ах, только бы мне попасть на повозку! Только бы попасть в теплую комнату со всей этой славой и великолепием! А потом?.. Ну, а потом будет что-то еще лучше, еще прекраснее, а то к чему же еще так наряжать меня? Уж конечно, потом будет что-то еще более величественное, еще более великолепное! Но что? Ах, как я тоскую, как томлюсь! Сама не знаю, что со мной делается!
- Радуйся мне! - говорили воздух и солнечный свет. - Радуйся своей юной свежести здесь, на приволье!
Но она ни капельки не радовалась; она росла и росла, зиму и лето стояла она зеленая; темно-зеленая стояла она, и все, кто ни видел ее, говорили: «Какая славная елка!» - и под рождество срубили ее первую. Глубоко, в самое нутро ее вошел топор, елка со вздохом пала наземь, и было ей больно, было дурно, и не могла она думать ни о каком счастье, и тоска была разлучаться с родиной, с клочком земли, на котором она выросла: знала она, что никогда больше не видать ей своих милых старых товарищей, кустиков и цветов, росших вокруг, а может, даже и птиц. Отъезд был совсем невеселым.
Очнулась она, лишь когда ее сгрузили во дворе вместе с остальными и чей-то голос сказал:
- Вот эта просто великолепна! Только эту!
Пришли двое слуг при полном параде и внесли елку в большую красивую залу. Повсюду на стенах висели портреты, на большой изразцовой печи стояли китайские вазы со львами на крышках; были тут кресла-качалки, шелковые диваны и большие столы, а на столах книжки с картинками и игрушки, на которые потратили, наверное, сто раз по сто риксдалеров, - во всяком случае, дети говорили так. Елку поставили в большую бочку с песком, но никто бы и не подумал, что это бочка, потому что она была обернута зеленой материей, а стояла на большом пестром ковре. Ах, как трепетала елка! Что-то будет теперь? Девушки и слуги стали наряжать ее. На ветвях повисли маленькие сумочки, вырезанные из цветной бумаги, и каждая была наполнена сластями; золоченые яблоки и грецкие орехи словно сами выросли на елке, и больше ста маленьких свечей, красных, белых и голубых, воткнули ей в ветки, а на ветках среди зелени закачались куколки, совсем как живые человечки - елка еще ни разу не видела таких, - закачались среди зелени, а вверху, на самую макушку ей посадили усыпанную золотыми блестками звезду. Это было великолепно, совершенно бесподобно…
- Сегодня вечером, - говорили все, - сегодня вечером она засияет! «Ах! - подумала елка. - Скорей бы вечер! Скорей бы зажгли свечи! И что же будет тогда? Уж не придут ли из леса деревья посмотреть на меня? Уж не слетятся ли воробьи к окнам? Уж не приживусь ли я здесь, уж не буду ли стоять разубранная зиму и лето?»
Да, она изрядно во всем разбиралась и томилась до того, что у нее прямо-таки раззуделась кора, а для дерева это все равно что головная боль для нашего брата.
И вот зажгли свечи. Какой блеск, какое великолепие! Елка затрепетала всеми своими ветвями, так что одна из свечей пошла огнем по ее зеленой хвое; горячо было ужасно.
- Господи помилуй! - закричали девушки и бросились гасить огонь. Теперь елка не смела даже и трепетать. О, как страшно ей было! Как боялась она потерять хоть что-нибудь из своего убранства, как была ошеломлена всем этим блеском… И тут распахнулись створки дверей, и в зал гурьбой ворвались дети, и было так, будто они вот-вот свалят елку. За ними степенно следовали взрослые. Малыши замерли на месте, но лишь на мгновение, а потом пошло такое веселье, что только в ушах звенело. Дети пустились в пляс вокруг елки и один за другим срывали с нее подарки.
«Что они делают? - думала елка. - Что будет дальше?»
И выгорали свечи вплоть до самых ветвей, и когда они выгорели, их потушили, и дозволено было детям обобрать елку. О, как они набросились на нее! Только ветки затрещали. Не будь она привязана макушкой с золотой звездой к потолку, ее бы опрокинули.
Дети кружились в хороводе со своими великолепными игрушками, а на елку никто и не глядел, только старая няня высматривала среди ветвей, не осталось ли где забытого яблока или финика.
- Сказку! Сказку! - закричали дети и подтащили к елке маленького толстого человечка, и он уселся прямо под ней.
- Так мы будем совсем как в лесу, да и елке не мешает послушать, - сказал он, - только я расскажу всего одну сказку. Какую хотите: про Иведе-Аведе или про Клумпе-Думпе, который с лестницы свалился, а все ж таки в честь попал да принцессу за себя взял?
- Про Иведе-Аведе! - кричали одни.
- Про Клумпе-Думпе! - кричали другие.
И был шум и гам, одна только елка молчала и думала: «А я-то что же, уж больше не с ними, ничего уж больше не сделаю?» Она свое отыграла, она, что ей было положено, сделала.
И толстый человечек рассказал про Клумпе-Думпе, что с лестницы свалился, а все ж таки в честь попал да принцессу за себя взял. Дети захлопали в ладоши, закричали: «Еще, еще расскажи!», им хотелось послушать и про Иведе-Аведе, но пришлось остаться при Клумпе-Думпе. Совсем притихшая, задумчивая стояла елка, птицы в лесу ничего подобного не рассказывали. «Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял! Вот, вот, бывает же такое на свете!» - думала елка и верила, что все это правда, ведь рассказывал-то такой славный человек. «Вот, вот, почем знать? Может, и я с лестницы свалюсь и выйду за принца». И она радовалась, что назавтра ее опять украсят свечами и игрушками, золотом и фруктами. «Уж завтра-то я не буду так трястись! - думала она. - Завтра я вдосталь натешусь своим торжеством. Опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может, и про Иведе-Аведе». Так, тихая и задумчивая, простояла она всю ночь.
Поутру пришел слуга со служанкой.
«Сейчас меня опять начнут наряжать!» - подумала елка. Но ее волоком потащили из комнаты, потом вверх по лестнице, потом на чердак, а там сунули в темный угол, куда не проникал дневной свет.
«Что бы это значило? - думала елка. - Что мне тут делать? Что я могу тут услышать?» И она прислонилась к стене и так стояла и все думала, думала. Времени у нее было достаточно. Много дней и ночей миновало; на чердак никто не приходил. А когда наконец кто-то пришел, то затем лишь, чтобы поставить в угол несколько больших ящиков. Теперь елка стояла совсем запрятанная в угол, о ней как будто окончательно забыли.
«На дворе зима! - подумала она. - Земля затвердела и покрылась снегом, люди не могут пересадить меня, стало быть, я, верно, простою тут под крышей до весны. Как умно придумано! Какие они все-таки добрые, люди!.. Вот если б только тут не было так темно, так страшно одиноко… Хоть бы один зайчишка какой! Славно все-таки было в лесу, когда вокруг снег, да еще заяц проскочит, пусть даже и перепрыгнет через тебя, хотя тогда-то я этого терпеть не могла. Все-таки ужасно одиноко здесь наверху!»
- Пип! - сказала вдруг маленькая мышь и выскочила из норы, а за нею следом еще одна малышка. Они обнюхали елку и стали шмыгать по ее ветвям.
- Тут жутко холодно! - сказали мыши. - А то бы просто благодать! Правда, старая елка?
- Я вовсе не старая! - отвечала елка. - Есть много деревьев куда старше меня!
- Откуда ты? - спросили мыши. - И что ты знаешь? - Они были ужасно любопытные. - Расскажи нам про самое чудесное место на свете! Ты была там? Ты была когда-нибудь в кладовке, где на полках лежат сыры, а под потолком висят окорока, где можно плясать по сальным свечам, куда войдешь тощей, откуда выйдешь жирной?
- Не знаю я такого места, - сказала елка, - зато знаю лес, где солнце светит и птицы поют!
И рассказала елка все про свою юность, а мыши отродясь ничего такого не слыхали и, выслушав елку, сказали:
- Ах, как много ты видела! Ах, как счастлива ты была!
- Счастлива? - переспросила елка и задумалась над своими словами. - Да, пожалуй, веселые были денечки!
И тут рассказала она про сочельник, про то, как ее разубрали пряниками и свечами.
- О! - сказали мыши. - Какая же ты была счастливая, старая елка!
- Я вовсе не старая! - сказала елка. - Я пришла из лесу только нынешней зимой! Я в самой поре! Я только что вошла в рост!
- Как славно ты рассказываешь! - сказали мыши и на следующую ночь привели с собой еще четырех послушать ее, и чем больше елка рассказывала, тем яснее припоминала все и думала: «А ведь и в самом деле веселые были денечки! Но они вернутся, вернутся. Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял, так, может, и я за принца выйду!» И вспомнился елке этакий хорошенький молоденький дубок, что рос в лесу, и был он для елки настоящий прекрасный принц.
- А кто такой Клумпе-Думпе? - спросили мыши.
И елка рассказала всю сказку, она запомнила ее слово в слово. И мыши подпрыгивали от радости чуть ли не до самой ее верхушки.
На следующую ночь мышей пришло куда больше, а в воскресенье явились даже две крысы. Но крысы сказали, что сказка вовсе не так уж хороша, и мыши очень огорчились, потому что теперь и им сказка стала меньше нравиться.
- Вы только одну эту историю и знаете? - спросили крысы.
- Только одну! - отвечала елка. - Я слышала ее в самый счастливый вечер всей моей жизни, но тогда я и не думала, как счастлива я была.
- Чрезвычайно убогая история! А вы не знаете какой-нибудь еще - со шпиком, с сальными свечами? Истории про кладовую?
- Нет, - отвечала елка.
- Так премного благодарны! - сказали крысы и убрались восвояси. Мыши в конце концов тоже разбежались, и тут елка сказала, вздыхая: - А все ж хорошо было, когда они сидели вокруг, эти резвые мышки, и слушали, что я им рассказываю! Теперь и этому конец. Но уж теперь-то я не упущу случая порадоваться, как только меня снова вынесут на белый свет!
Но когда это случилось… Да, это было утром, пришли люди и шумно завозились на чердаке. Ящики передвинули, елку вытащили из угла; ее, правда, больнехонько шваркнули об пол, но слуга тут же поволок ее к лестнице, где брезжил дневной свет.
«Ну вот, это начало новой жизни!» - подумала елка. Она почувствовала свежий воздух, первый луч солнца, и вот уж она на дворе. Все произошло так быстро; елка даже забыла оглядеть себя, столько было вокруг такого, на что стоило посмотреть. Двор примыкал к саду, а в саду все цвело. Через изгородь перевешивались свежие, душистые розы, стояли в цвету липы, летали ласточки. «Вить-вить! Вернулась моя женушка!» - щебетали они, но говорилось это не про елку.
«Уж теперь-то я заживу», - радовалась елка, расправляя ветви. А ветви-то были все высохшие да пожелтевшие, и лежала она в углу двора в крапиве и сорняках. Но на верхушке у нее все еще сидела звезда из золоченой бумаги и сверкала на солнце.
Во дворе весело играли дети - те самые, что в сочельник плясали вокруг елки и так радовались ей. Самый младший подскочил к елке и сорвал звезду.
- Поглядите, что еще осталось на этой гадкой старой елке! - сказал он и стал топтать ее ветви, так что они захрустели под его сапожками.
А елка взглянула на сад в свежем убранстве из цветов, взглянула на себя и пожалела, что не осталась в своем темном углу на чердаке; вспомнила свою свежую юность в лесу, и веселый сочельник, и маленьких мышек, которые с таким удовольствием слушали сказку про Клумпе-Думпе.
- Конец, конец! - сказало бедное деревцо. - Уж хоть бы я радовалась, пока было время. Конец, конец!
Пришел слуга и разрубил елку на щепки - вышла целая охапка; жарко запылали они под большим пивоваренным котлом; и так глубоко вздыхала елка, что каждый вздох был как маленький выстрел; игравшие во дворе дети сбежались к костру, уселись перед ним и, глядя в огонь, кричали:
- Пиф-паф!
А елка при каждом выстреле, который был ее глубоким вздохом, вспоминала то солнечный летний день, то звездную зимнюю ночь в лесу, вспоминала сочельник и сказку про Клумпе-Думпе - единственную, которую слышала и умела рассказывать… Так она и сгорела.
Мальчишки играли во дворе, и на груди у самого младшего красовалась звезда, которую носила елка в самый счастливый вечер своей жизни; он прошел, и с елкой все кончено, и с этой историей тоже. Кончено, кончено, и так бывает со всеми историями.

В лесу стояла чудесная елочка. Место у нее было хорошее, воздуха и света вдоволь; кругом же росли подруги постарше - и ели, и сосны. Елочке ужасно хотелось поскорее вырасти; она не думала ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе, не было ей дела и до болтливых крестьянских ребятишек, что собирали по лесу землянику и малину; набрав полные корзиночки или нанизав ягоды, словно бусы, на тонкие прутики, они присаживались под елочку отдохнуть и всегда говорили:

Вот славная елочка! Хорошенькая, маленькая! Таких речей деревце и слушать не хотело.

Прошел год, и у елочки прибавилось одно коленце, прошел еще год, прибавилось еще одно - так, по числу коленцев, и можно узнать, сколько дереву лет.

Ах, если бы я была такой же большой, как другие деревья! - вздыхала елочка. - Тогда бы и я широко раскинула свои ветви, высоко подняла голову, и мне бы видно было далеко-далеко вокруг! Птицы свили бы в моих ветвях гнезда, и я при ветре так же важно кивала бы головой, как другие!

И ни солнышко, ни пение птичек, ни розовые утренние и вечерние облака не доставляли ей ни малейшего удовольствия.

Стояла зима; земля была устлана сверкающим снежным ковром; по снегу нет-нет да пробегал заяц и иногда даже перепрыгивал через елочку - вот обида! Но прошло еще две зимы, и к третьей деревце подросло уже настолько, что зайцу приходилось обходить его кругом.

«Да, расти, расти и поскорее сделаться большим, старым деревом - что может быть лучше этого!» - думалось елочке.

Каждую осень в лесу появлялись дровосеки и рубили самые большие деревья. Елочка каждый раз дрожала от страха при виде падавших на землю с шумом и треском огромных деревьев. Их очищали от ветвей, и они валялись на земле такими голыми, длинными и тонкими. Едва можно было узнать их! Потом их укладывали на дровни и увозили из леса.

Куда? Зачем?

Весною, когда прилетели ласточки и аисты, деревце спросило у них:

Не знаете ли, куда повезли те деревья? Не встречали ли вы их? Ласточки ничего не знали, но один из аистов подумал, кивнул головой и сказал:

Да, пожалуй! Я встречал на море, по пути из Египта, много новых кораблей с великолепными высокими мачтами. От них пахло елью и сосной. Вот где они!

Ах, поскорей бы и мне вырасти да пуститься в море! А каково это море, на что оно похоже?

Ну, это долго рассказывать! - ответил аист и улетел.

Радуйся своей юности! - говорили елочке солнечные лучи. - Радуйся своему здоровому росту, своей молодости и жизненным силам!

И ветер целовал дерево, роса проливала над ним слезы, но ель ничего этого не ценила.

Незадолго до Рождества срубили несколько совсем молоденьких елок; некоторые из них были даже меньше нашей елочки, которой так хотелось поскорее вырасти. Все срубленные деревца были прехорошенькие; их не очищали от ветвей, а прямо уложили на дровни и увезли из леса.

Куда? - спросила ель. - Они не больше меня, одна даже меньше. И почему на них оставили все ветви? Куда их повезли?

Мы знаем! Мы знаем! - прочирикали воробьи. - Мы были в городе и заглядывали в окна! Мы знаем, куда их повезли! Они попадут в такую честь, что и сказать нельзя! Мы заглядывали в окна и видели! Их ставят посреди теплой комнаты и украшают чудеснейшими вещами: золочеными яблоками, медовыми пряниками и тысячами свечей!

А потом?.. - спросила ель, дрожа всеми ветвями. - А потом?.. Что было с ними потом?

А больше мы ничего не видали! Но это было бесподобно!

Может быть, и я пойду такою же блестящею дорогой! - радовалась ель. - Это получше, чем плавать по морю! Ах, я просто изнываю от тоски и нетерпения! Хоть бы поскорее пришло Рождество! Теперь и я стала такою же высокою и раскидистою, как те, что были срублены в прошлом году! Ах, если б я уже лежала на дровнях! Ах, если б я уже стояла, разубранная всеми этими прелестями, в теплой комнате! А потом что?.. Потом, верно, будет еще лучше, иначе зачем бы и наряжать меня!.. Только что именно? Ах, как я тоскую и рвусь отсюда! Просто и сама не знаю, что со мной!

Радуйся нам! - сказали ей воздух и солнечный свет. - Радуйся своей юности и лесному приволью!

Но она и не думала радоваться, а все росла да росла. И зиму, и лето стояла она в своем зеленом уборе, и все, кто видел ее, говорили: «Вот чудесное деревце!» Подошло, наконец, и Рождество, и елочку срубили первую. Жгучая боль и тоска не дали ей даже и подумать о будущем счастье; грустно было расставаться с родным лесом, с тем уголком, где она выросла: она ведь знала, что никогда больше не увидит своих милых подруг - елей и сосен, кустов, цветов, а может быть, даже и птичек! Как тяжело, как грустно!..

Деревце пришло в себя только тогда, когда очутилось вместе с другими деревьями на дворе и услышало возле себя чей-то голос:

Чудесная елка! Такую-то нам и нужно!

Явились двое разодетых слуг, взяли елку и внесли ее в огромную великолепную залу. По стенам висели портреты, а на большой кафельной печке стояли китайские вазы со львами на крышках; повсюду были расставлены кресла-качалки, шелковые диваны и большие столы, заваленные альбомами, книжками и игрушками на несколько сот далеров - так, по крайней мере, говорили дети. Елку посадили в большую кадку с песком, обернули кадку зеленою материей и поставили на пестрый ковер. Как трепетала елочка! Что-то теперь будет? Явились слуги и молодые девушки и стали наряжать ее. Вот на ветвях повисли полные сластей маленькие сетки, вырезанные из цветной бумаги, золоченые яблоки и орехи и закачались куклы - ни дать ни взять живые человечки; таких елка еще и не видывала. Наконец к ветвям прикрепили сотни разноцветных маленьких свечек, а к самой верхушке елки - большую звезду из сусального золота. Ну просто глаза разбегались, глядя на все это великолепие!

Как заблестит, засияет елка вечером, когда зажгутся свечки! - сказали все.

«Ах! - подумала елка, - хоть бы поскорее настал вечер и зажгли свечки! А что же будет потом? Не явятся ли сюда из лесу, чтобы полюбоваться на меня, другие деревья? Не прилетят ли к окошкам воробьи? Или, может быть, я врасту в эту кадку и буду стоять тут такою нарядной и зиму и лето?»

Да, много она знала!.. От напряженного ожидания у нее даже заболела кора, а это для дерева так же неприятно, как для нас головная боль.

Но вот зажгли свечи. Что за блеск, что за роскошь! Елка задрожала всеми ветвями, одна из свечек подпалила зеленые иглы, и елочка пребольно обожглась.

Ай-ай! - закричали барышни и поспешно затушили огонь. Больше елка дрожать не смела. И напугалась же она! Особенно

потому, что боялась лишиться хоть малейшего из своих украшений. Но весь этот блеск просто ошеломлял ее... Вдруг обе половинки дверей распахнулись, и ворвалась целая толпа детей; можно было подумать, что они намеревались свалить дерево! За ними степенно вошли старшие. Малыши остановились как вкопанные, но лишь на минуту, а там поднялся такой шум и гам, что просто в ушах звенело. Дети плясали вокруг елки, и мало-помалу все подарки с нее были посорваны.

«Что же это они делают! - думала елка. - Что это значит?» Свечки догорели, их потушили, а детям позволили обобрать дерево. Как они набросились на него! Только ветви трещали! Не будь елка крепко привязана верхушкою с золотой звездой к потолку, они бы повалили ее.

Потом дети опять принялись плясать, не выпуская из рук своих чудесных игрушек. Никто больше не глядел на елку, кроме старой няни, да и та высматривала только, не осталось ли где в ветвях яблочка или финика.

Сказку! Сказку! - закричали дети и подтащили к елке маленького толстенького господина.

Он уселся под деревом и сказал:

Вот мы и в лесу! Да и елка, кстати, послушает! Но я расскажу только одну сказку! Какую хотите: про Иведе-Аведе или про Клумпе-Думпе, который, хоть и свалился с лестницы, все-таки вошел в честь и добыл себе принцессу?

Про Иведе-Аведе! - закричали одни.

Про Клумпе-Думпе! - кричали другие.

Поднялся крик и шум; одна елка стояла смирно и думала: «А мне разве нечего больше делать?»

Она уж сделала свое дело!

И толстенький господин рассказал про Клумпе-Думпе, который, хоть и свалился с лестницы, все-таки вошел в честь и добыл себе принцессу.

Дети захлопали в ладоши и закричали: «Еще, еще!» Они хотели послушать и про Иведе-Аведе, но остались при одном Клумпе-Думпе.

Тихо, задумчиво стояла елка: лесные птицы никогда не рассказывали ничего подобного. «Клумпе-Думпе свалился с лестницы, и все же ему досталась принцесса! Да, вот что бывает на белом свете!» - думала елка: она вполне верила всему, что сейчас слышала, - рассказывал ведь такой почтенный господин. «Да, да, кто знает! Может быть, и мне придется свалиться лестницы, а потом и мне достанется принцесса!» И она с радостью думала о завтрашнем дне: ее опять украсят свечками, игрушками, золотом и фруктами! «Завтра уж я не задрожу! - думала она. - Я хочу как следует насладиться своим великолепием! И завтра я опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может статься, и про Иведе-Аведе». И деревце смирно простояло всю ночь, мечтая о завтрашнем дне.

Поутру явились слуга и горничная. «Сейчас опять начнут меня украшать!» - подумала елка, но они вытащили ее из комнаты, поволокли по лестнице и сунули в самый темный угол чердака, куда даже не проникал дневной свет.

«Что же это значит? - думалось елке. - Что мне здесь делать? Что я тут увижу и услышу?» И она прислонилась к стене и все думала, думала... Времени на это было довольно: проходили дни и ночи - никто не заглядывал к ней. Раз только пришли люди поставить на чердак какие-то ящики. Дерево стояло совсем в стороне, и о нем, казалось, забыли.

«На дворе зима! - думала елка. - Земля затвердела и покрыта снегом: нельзя, значит, снова посадить меня в землю, вот и приходится постоять под крышей до весны! Как это умно придумано! Какие люди добрые! Не будь только здесь так темно и так ужасно пусто!.. Нет даже ни единого зайчика!.. А в лесу-то как было весело! Кругом снег, а по снегу скачут зайчики! Хорошо было... Даже когда они прыгали через меня, хоть меня это и сердило! А тут как пусто!»

Пи-пи! - пискнул вдруг мышонок и выскочил из норки, за ним еще несколько. Они принялись обнюхивать дерево и шмыгать меж его ветвями.

Ужасно холодно здесь! - сказали мышата. - А то совсем бы хорошо было! Правда, старая елка?

Я вовсе не старая! - отвечала ель. - Есть много деревьев постарше меня!

Откуда ты и что ты знаешь? - спросили мышата; они были ужасно любопытны. - Расскажи нам, где самое лучшее место на земле? Ты была там? Была ты когда-нибудь в кладовой, где на полках лежат сыры, а под потолком висят окорока и где можно плясать по сальным свечкам? Туда войдешь тощим, а выйдешь оттуда толстым!

Нет, такого места я не знаю! - сказало дерево. - Но я знаю лес, где светит солнышко и поют птички!

И она рассказала им о своей юности; мышата никогда не слыхали ничего подобного, выслушали рассказ елки и потом сказали:

Как же ты много видела. Как ты была счастлива!

Счастлива? - сказала ель и задумалась о том времени, о котором только что рассказывала. - Да, пожалуй, тогда мне жилось недурно!

Затем она рассказала им про тот вечер, когда была разубрана пряниками и свечками.

О! - сказали мышата. - Как же ты была счастлива, старая елка!

Я совсем еще не стара! - возразила ель. - Я взята из леса только нынешнею зимой! Я в самой поре! Только что вошла в рост!

Как ты чудесно рассказываешь! - сказали мышата и на следующую ночь привели с собой еще четырех, которым тоже надо было послушать рассказы елки. А сама ель чем больше рассказывала, тем яснее припоминала свое прошлое, и ей казалось, что она пережила много хороших дней.

Но они же вернутся! Вернутся! И Клумпе-Думпе упал с лестницы, а все-таки ему досталась принцесса! Может быть, и мне тоже достанется принцесса!

При этом дерево вспомнило хорошенькую березку, что росла в лесной чаще неподалеку от него, - она казалась ему настоящей принцессой.

Кто это Клумпе-Думпе? - спросили мышата, и ель рассказала им всю сказку; она запомнила ее слово в слово. Мышата от удовольствия чуть не прыгали до самой верхушки дерева. На следующую ночь явилось еще несколько мышей, а в воскресенье пришли даже две крысы. Этим сказка вовсе не понравилась, что очень огорчило мышат, но теперь и они перестали уже так восхищаться сказкою, как прежде.

Вы только одну эту историю и знаете? - спросили крысы.

Только! - отвечала ель. - Я слышала ее в счастливейший вечер в моей жизни; тогда-то я, впрочем, еще не сознавала этого!

В высшей степени жалкая история! Не знаете ли вы чего-нибудь про жир или сальные свечки? Про кладовую?

Нет! - ответило дерево.

Так счастливо оставаться! - сказали крысы и ушли. Мышата тоже разбежались, и ель вздохнула:

А ведь славно было, когда эти резвые мышата сидели вокруг меня и слушали мои рассказы! Теперь и этому конец... Но уж теперь я не упущу своего, порадуюсь хорошенько, когда наконец снова выйду на белый свет!

Не так-то скоро это случилось!

Однажды утром явились люди прибрать чердак. Ящики были вытащены, а за ними и ель. Сначала ее довольно грубо бросили на пол, потом слуга поволок ее по лестнице вниз.

«Ну, теперь для меня начнется новая жизнь!» - подумала елка.

Вот на нее повеяло свежим воздухом, блеснул луч солнца - ель очутилась на дворе. Все это произошло так быстро, вокруг было столько нового и интересного для нее, что она не успела и поглядеть на самое себя. осказках.. Через изгородь перевешивались свежие благоухающие розы, липы были покрыты цветом, ласточки летали взад и вперед и щебетали:

Квир-вир-вит! Мой муж вернулся! Но это не относилось к ели.

Теперь и я заживу! - радовалась ель и расправила свои ветви. Ах, как они поблекли и пожелтели!

Дерево лежало в углу двора, на крапиве и сорной траве; на верхушке его все еще сияла золотая звезда.

На дворе весело играли те самые ребятишки, что прыгали и плясали вокруг разубранной елки в сочельник. Самый младший увидел дерево и сорвал с него звезду.

Поглядите-ка, что осталось на этой гадкой, старой елке! - сказал он и наступил ногами на ее ветви - ветви захрустели.

Ель посмотрела на молодую, цветущую жизнь вокруг, потом поглядела на самое себя и пожелала вернуться в свой темный угол на чердак.

Вспомнились ей и молодость, и лес, и веселый сочельник, и мышата, радостно слушавшие сказку про Клумпе-Думпе...

Все прошло, прошло! - сказала бедное дерево. - И хоть бы я радовалась, пока было время! А теперь... все прошло, прошло!

Пришел слуга и изрубил елку в куски - вышла целая связка растопок. Как славно запылали они под большим котлом! Дерево глубоко-глубоко вздыхало, и эти вздохи были похожи на слабые выстрелы. Прибежали дети, уселись перед огнем и встречали каждый выстрел веселым «пиф! паф!». А ель, испуская тяжелые вздохи, вспоминала ясные летние дни и звездные зимние ночи в лесу, веселый сочельник и сказку про Клумпе-Думпе, единственную слышанную ею сказку!.. Так она вся и сгорела.

Мальчики опять играли на дворе; у младшего на груди сияла та самая золотая звезда, которая украшала елку в счастливейший вечер ее жизни. Теперь он прошел, канул в вечность, елке тоже пришел конец, а с нею и нашей истории. Конец, конец! Все на свете имеет свой конец!

Добавить сказку в Facebook, Вконтакте, Одноклассники, Мой Мир, Твиттер или в Закладки