Артур Миллер. «Ева» из «Асфальтовых джунглей» «После грехопадения. После грехопадения (1994) Новый муж - старые проблемы
Артур Миллер был трижды женат; мне довелось познакомиться только с двумя его женами - первой и последней. Я открыл Америку в 1952 году: путешествие прошло как нельзя лучше. Я пил чай в уютной гостиной Элеоноры Рузвельт. Она рассказывала о жизни в Белом доме, о муже, о его отношениях со Сталиным. «Сталин никому не доверяет, - говорил Франклин. - Он честен, но уж очень недоверчив. Однако мы должны выполнить все наши обещания».
В Чикаго я удостоился ужина в скромном доме Энрико и Лауры Ферми. Великий физик был горячим поклонником Гуарески и восхищался неореалистическим кино.
Однажды вечером моя приятельница Наталия Мюррей повезла меня в Бруклин и познакомила с молодым драматургом по фамилии Миллер - это имя только что прогремело на все Соединенные Штаты. Жену его звали Нэнси, она мне очень понравилась.
Одно время в витринах Таймз-сквер красовался плакат с изображением обнаженной женщины на алом фоне. За этот снимок никому не известной актрисе Норме Джин Бейкер заплатили пятьдесят долларов. Впоследствии она стала Мэрилин Монро и четыре года была женой «Арта» или «Папочки», как она его называла.
С Инге Морат, третьей женой Миллера, которая почти безвыездно живет с ним в глуши, в Коннектикуте, я познакомился на парижском конгрессе, устроенном фотоагентством «Магнум». «Моя жена - первоклассный фотограф», - представил ее мне Миллер.
Мы провели вместе несколько вечеров в компании еще одного знаменитого мастера фотографии, Анри Картье-Брессона. Инге, веселая, жизнерадостная австриячка, похоже, сумела проникнуться духовными муками своего замкнутого, очень нелегкого по характеру супруга.
Однажды вечером в Лос-Анджелесе я отправился в Уэствуд - так называется кладбище, где похоронена Мэрилин. Сквозь толстые стены ограды сюда почти не проникает уличный гул. Она тут - единственная знаменитость, объясняет коллега-журналист, сопровождающий меня. Памятник очень скромный: имя, фамилия и две даты, 1926–1962. На могиле живые красные розы. По воле Джо Ди Маджо, их меняют три раза в неделю. Кроме Джо, ни один из ее любовников не почтил своим присутствием траурную церемонию. Он же распорядился похоронить ее в белом шелковом платье - это был ее любимый цвет.
Я вспомнил пьесу Артура Миллера «После грехопадения», ее героев - Мэгги, женщину-ребенка, изначально не способную причинить зло, жаждущую искреннего чувства, и Квентина, самолюбивого интеллектуала, незадачливого Пигмалиона, приписавшего себе честь духовного сотворения жены, которую впоследствии бросил, и терзающегося запоздалым раскаянием после ее самоубийства.
Для миллионов людей Мэрилин стала секс-символом («самый непобедимый сексуальный миф века», - писал Энтони Бэрджесс) и метафорой, воплотившей трагическую растерянность Америки. Незаконная дочь, изнасилованная в детстве («в двенадцать лет у меня была фигура вполне сформировавшейся женщины»), раннее замужество в попытке избежать полуголодного существования, три развода, оглушительный успех, страшный конец. Карьера, начавшаяся эротической фотографией плюс удачная острота («Что на мне надето ночью? Шанель номер пять») и закончившаяся несбыточной мечтой («Я хотела бы сыграть Грушеньку в «Братьях Карамазовых»»). А в промежутке были мужья - рабочий, чемпион по бейсболу, писатель, - актерская студия, немного Фрейда, немного Достоевского, мимолетный роман с Джоном Кеннеди, для которого это было «не более чем чашка кофе или кусок торта», безнадежная любовь к отцу семерых детей Роберту Кеннеди и вообще жажда любовных приключений.
Все страсти мгновенно вспыхивали и столь же быстро сгорали: брак со спортсменом длился всего девять месяцев, с Артуром Миллером он оказался долговечнее - может, потому, что им редко удавалось побыть вместе. Она хотела ребенка, но две попытки закончились неудачей.
«Миллер - незаурядный человек, - сказала Мэрилин, когда они расстались, - но как писатель он, пожалуй, стоит больше, чем как муж».
«Жить с гением слишком утомительно», - заявила Рита Хейворт, когда развелась с Орсоном Уэллесом.
В своей цели преуспеть да и просто выжить Мэрилин особо не гнушалась средствами. («Звезда не может позволить себе спать по своему усмотрению».) Как повествуют безжалостные биографы, она не отказала ни Фрэнку Синатре, ни Элии Казану; миллиардер Говард Хью покинул ее, расцарапав все щеки своей щетиной и подарив на память недорогую брошку; прошли через ее постель и шофер, и массажист, и даже преподавательница актерской студии, лесбиянка; в последнем, правда, Мэрилин раскаивалась («Я не получила такого удовольствия, как с мужчиной»).
Она снималась с Ивом Монтаном в картине «Займемся любовью». Артур был в отъезде, в Нью-Йорке, Симона Синьоре - тоже далеко, в Европе, и то ли сюжет фильма подействовал, то ли близкое соседство (они занимали два бунгало рядом в отеле «Беверли-Хиллз»), но между ними возник короткий роман без осложнений. «Я не осуждаю своего мужа и свою подругу за то, что произошло между ними, когда они работали вместе и жили почти что под одной крышей, - писала в своих воспоминаниях Симона Синьоре. - Ну как тут не разделить одиночество, тоску, веселье и воспоминания о нищем детстве!.. Я, пожалуй, даже сочувствовала Мэрилин: ведь без косметики, наклеенных ресниц и высоких каблуков она была, ну может, чуть покрасивее какой-нибудь крестьянки с Иль-де-Франс».
Чересчур откровенные репортеры злословили, будто и в постели эта секс-бомба была не Бог весть что. Якобы ничего такого особенного в ней не было, недаром она придумала себе наивно-поэтический девиз: «Меня стоит полюбить хотя бы за белокурые волосы».
Так кто же она такая - Мэрилин Монро? Джо Манкевич, снимавший ее в своем фильме «Все о Еве», говорит о ней: «Это было какое-то щемящее одиночество».
Ему вторит Билли Уайлдер» режиссер фильма «Некоторые любят погорячее»: «Не знаю даже, настоящая ли она была женщина или манекен. Грудь твердая, точно из гранита, а в голове одни дырки, как в эмментальском сыре. Может быть, поэтому она как бы блуждала в пустоте и закон всемирного тяготения на нее не распространялся».
Роберт Митчум, у которого она снималась в «Великолепной добыче», вспоминает не без яда один эпизод, свидетельствующий, в сущности, лишь о наивном стремлении Мэрилин к совершенству. Кто-то ей, видно, сказал, что она недостаточно образованна, и она взялась штудировать словарь по психоанализу.
Митчум, притворившись простачком, спросил, почему она выбрала именно эту книгу.
Хочу научиться поддерживать светскую беседу, - ответила Мэрилин.
И как далеко ты продвинулась?
Я сейчас читаю про «анальный эротизм».
Вот как! - удивился Митчум. - Ты полагаешь, тебе придется обсуждать эту тему в салонах?
Она пожала плечами, вновь уткнулась в книгу, немного погодя подняла голову.
А что такое эротизм?
Получив объяснение, еще немного почитала и обратилась к присутствующим с новым вопросом:
А анальный что значит?
Сидевший рядом актер не удержался и выпалил:
Ну, это то место, куда ты себе клизму ставишь!
Гарри Липтону, ее первому антрепренеру, принадлежат слова: «Она играла всегда только голый секс». А самые ярые феминистки называли ее «жертвой женского отчуждения». У всех, кто ее знал, она вызывала какое-то двойственное чувство: с одной стороны, беззащитная, испуганная птичка, с другой - видавшая виды дива.
Видимо, эта двойственность и самой ей давалась нелегко: несколько раз Мэрилин пыталась свести счеты с жизнью, и наконец ей это удалось душной ночью 5 августа 1962 года. Сегодня ей было бы уже за шестьдесят.
Ее нашли в постели, голую, голова свесилась с подушки, рядом - брошенная телефонная трубка: вроде бы, накачавшись виски и наркотиками, она отчаянно пыталась пробиться к Роберту Кеннеди. Перед смертью она написала стихи, смысл их таков: «Жизнь надвигается на меня, в то время как мне хочется одного - умереть». Ее бабка и мать сошли с ума; и сама она долго лечилась.
Ее белокурые волосы были спутаны, под ногтями грязь. Дневник, которому она поверяла все свои горести, бесследно исчез.
Туристы, посещающие Голливуд, эту «фабрику лжи», как назвал его Бертольт Брехт, могут за четыре доллара увидеть декорации знаменитых фильмов-колоссов, коляску, бороздившую прерии Дикого Запада, корабль «Баунти», роскошную усадьбу Скарлетт О"Хары из «Унесенных ветром», балкон, на котором великовозрастная Джульетта - Норма Ширер - внимала любовным вздохам престарелого Ромео - Лесли Говарда. Еще среди музейных редкостей Голливуда числится… постель Мэрилин Монро! К тому же она удостоилась печальной чести стоять с задранной ветром юбкой в местном Музее восковых фигур.
Ее подпись, отпечатки рук и ног увековечены на бетонной стене Китайского театра Грюмэна, однако вряд ли на том свете это ее обрадовало. («Я бы лучше оставила свои отпечатки кое у кого на мордах и задницах», - заявила Джейн Фонда.)
С Артуром Миллером я встретился четверть века спустя в его «штаб-квартире» в Манхэттене, состоящей из спальни, кухоньки, ванной и полупустой гостиной. Он приехал в город, чтоб «запустить» новую книгу мемуаров - толстенное описание своих нелегких жизненных перипетий, включая и непродолжительную любовь королевы Голливуда (кажется, эти страницы в основном и привлекают читателя) к человеку, который, по словам Глории Стайнем, «любил размышлять в тишине и видел мир черно-белым».
Вот как протекала беседа, не оставившая у меня сомнений в полной искренности писателя.
Почему вы решили рассказать о своей жизни?
По многим причинам. Но, в частности, некто решил написать мою биографию и обратился ко мне за помощью. А я подумал: чем целый год рассказывать о себе другому, уж лучше все написать самому. К тому же я заметил, что люди моего поколения постепенно забывают все, что им пришлось пережить, и мне захотелось сказать свое слово об одном из периодов нашей истории. По-моему, получилось довольно любопытно. Мне вообще нравится рассказывать факты, а тут, что называется, представился случай.
А какой период в вашей жизни вы считаете наиболее благоприятным?
Пожалуй, нынешний. На здоровье я не жалуюсь и живу весело, как никогда. Много работаю, счастлив в семейной жизни, свободен. Зато прежде интереснее было работать для театра, потому что в сороковые-пятидесятые там кипела жизнь. Теперь же это чисто коммерческое предприятие.
А когда было тяжелее всего?
В годы маккартизма, когда я не знал, что со мной будет завтра. В обществе царила атмосфера страха, но никто не хотел в этом признаться, что самое страшное. Вроде бы все выглядело нормально, но это была лишь видимость. Именно тогда я написал пьесу «Салемские ведьмы».
У вас лично были неприятности?
Да. Например, мне заказали сценарий о малолетних преступниках. Это была очень актуальная тема, поскольку Нью-Йорк был буквально наводнен бандами подростков, которые грабили, насиловали, убивали. Из-за этих варваров люди боялись выходить на улицу. Чтобы поближе изучить это явление, я затесался в одну из банд и проводил там все свое время. В голове уже начал складываться сюжет, как вдруг на меня обрушились многие газеты. Они требовали, чтобы мне запретили заниматься этой проблемой, так как всем якобы известны мои левые взгляды. В проект борьбы с преступностью были вовлечены все городские власти во главе с мэром и, естественно, полиция. Так вот, мой сценарий был вынесен на их суд и отвергнут большинством в один голос. Больше вопрос об этом не поднимался.
Прежде чем стать писателем, вы сменили несколько профессий, ведь так? Это из-за того, что семья ваша жила в стесненных условиях?
Да. Во время войны я работал плотником на верфи (из-за покалеченной в детстве ноги меня признали негодным к службе в армии), занимался ремонтом судов по четырнадцать часов в сутки и имел один выходной в две недели. Потом и впрямь перебрал немало профессий, в том числе водителя грузовика. Мне нравится делать что-либо своими руками, вот этот стул, на котором вы сидите, я смастерил сам.
Мешало ли вам ваше еврейское происхождение?
Не скрою, в войну и до нее антисемитизм откровенно процветал. Стоило открыть в «Нью-Йорк таймс» раздел объявлений о приеме на работу, как ты сразу же натыкался на предупреждения типа «Евреев просят не беспокоиться», «Католиков просят не беспокоиться», «Негров просят не беспокоиться». На дверях гостиниц, особенно в Нью-Джерси, зачастую можно было увидеть табличку: «Евреям вход воспрещен».
Сюжеты ваших пьес, скажем «Смерти коммивояжера», вы придумываете или черпаете из жизненного опыта?
И так, и так. Теперь уже трудно сказать, кого из моих персонажей я на самом деле встречал в жизни.
Говорят, вы не любите Нормана Мейлера? Отчего?
Мне не хочется о нем говорить. Между нами нет ничего общего.
Как вы относитесь к его книге о Мэрилин?
Да он с ней никогда не встречался. Что он может о ней знать?
Когда вы впервые увидели Мэрилин, то сказали ей: «Ты самая грустная из всех женщин, каких я знал». А она ответила: «Мне никто еще такого не говорил». Что она была за человек?
В то время она еще не была знаменита. Никто и представить себе не мог, что ее ждет такая блистательная карьера. И сама она в это не верила. С тех пор прошло еще целых пять лет, прежде чем мы узнали друг друга ближе. С первого взгляда она мне показалась не просто грустной, а подавленной. Ей так хотелось показать всем, что она счастлива, но это было шито белыми нитками. По крайней мере для меня. Других-то она обманывала довольно искусно.
А для чего она притворялась?
Видимо, ей казалось, что она этим облегчит свои страдания, свое отчаяние. В детстве с ней, как теперь принято говорить, обращались жестоко. А следы детских травм остаются на всю жизнь и с годами только обостряются.
Почему вы влюбились в Мэрилин?
Почему? Странный вопрос.
И все же, что главным образом в ней привлекало?
О, если б я мог ответить на этот вопрос, так вообще, наверное, разрешил бы все земные проблемы.
Ну, тогда чем она была для вас?
Большой радостью и большой мукой. Пока мы жили вместе, она была все время больна. И болезнь эта в конце концов свела ее в могилу.
Злые языки утверждают, что вы воспользовались страданиями Мэрилин, когда писали «После грехопадения».
Да. «После грехопадения» - это гимн ее страданиям, памятник ее горестной судьбе. Она не имела права страдать, ибо должна была служить воплощением мифа. Она и поныне остается легендой. А легенды не чувствуют боли. Меж тем вряд ли кому-нибудь довелось пережить подобную агонию, которую люди упорно не желали замечать. Они и после смерти окружают ее ореолом безоблачного счастья, недоумевая, с чего бы это ей взбрело покончить с собой. Люди не любят смотреть правде в глаза. Это слово, по выражению Набокова, вообще надо брать в кавычки.
Когда вы поженились, газеты, помнится, напечатали высказывание вашей первой жены: «Мужчинам не запретишь совершать ошибки». Может, она была права?
Нет. Надо сказать, пресса была для Мэрилин настоящим бедствием. Не стану развивать эту тему, но на моей памяти репортеры еще ни над кем так не издевались.
Как вы относитесь к успеху?
Успех - это и радость, и огорчения: ведь он одной рукой дает тебе свободу, а другой отбирает ее. Каждый из нас по-своему глуп, но, когда ты популярен, твоя глупость выносится на всеобщее обозрение. И это несколько усложняет жизнь. Самое ужасное, что ты боишься совершить ошибку. А ведь наша жизнь - это цепь ошибок. Не совершая их, ты не живешь.
Я всегда старался быть естественным, не думать о своей известности и вести себя так, как считал нужным.
Вы, безусловно, много сделали для американского театра. У вас есть почитатели, поклонники, но есть и ярые противники. Почему, как вы думаете?
Сам не могу понять. Наверно, никому из тех, кто добился успеха, не избежать неприязни, злобы, зависти. Я ведь уже полвека вращаюсь в театральном мире, и за это время приобрел уйму врагов. Что делать - надо расплачиваться за то, что дожил до старости. И потом, друзей у меня тоже немало…
В своих драмах я пытаюсь затрагивать основные проблемы бытия, а недоброжелатели - они служат подтверждением того, что мне это в какой-то мере удалось, что труды не напрасны.
Критика сильно вас задевает?
С каждым годом все меньше и меньше. Вот недавно вышла моя книга, а я не прочел и половины рецензий. Но, конечно, для публики они имеют большое значение. Что меня действительно раздражает, так это стремление критики воздействовать на молодые умы, причем не самым лучшим образом.
У вас много знакомств в политических кругах. Что вы можете сказать о Джоне Кеннеди?
Я видел его один-единственный раз, на приеме в Белом доме. Он оставил впечатление невероятно энергичного человека. Хотел добиться всего и сразу. В лице у него было что-то искусственное - может быть, это от лекарств, которые он принимал. Набрякшие веки и какой-то странный взгляд. Прием был, помнится, в честь Андре Мальро. Президенту нравилось быть в окружении интеллектуалов, людей искусства. А интеллигенции тоже льстило внимание властей.
С Горбачевым вы ведь тоже встречались?
Да, меня включили в состав приглашенных. Пожалуй, сейчас он самый подвижный и нестандартно мыслящий лидер. В этом с ним никто не может тягаться.
По-моему, то, что он затеял в России, имеет огромное значение для всего мира. Если его не свалят, а я надеюсь, этого не произойдет, то уже через несколько лет Россию нельзя будет узнать. Правда, есть одна сложность: когда у власти только одна партия, ей крайне трудно завоевать доверие народа. Иными словами, система навязывает Горбачеву свои законы. Хочется верить, что внутри самой партии сложится конструктивная оппозиция.
В ваших пьесах всегда так или иначе присутствует смерть. А сами вы боитесь смерти?
Для писателя смерть - очень удобная штука: она дает возможность вовремя поставить точку. А если серьезно, я смотрю на жизнь как на кратковременный отрезок, данный нам перед уходом в вечность. И смерть в этом смысле очень даже привлекательна, как привлекательно все непонятное, загадочное.
Вы как-то ощущаете приход старости?
От этой даты надо держаться подальше. До сих пор я, как ни странно, ее не замечал, но, вероятно, однажды утром проснусь и почувствую себя стариком. С этим придется смириться, как же иначе? Иной раз меня спрашивают: «Если бы ты мог родиться заново, ты бы жил иначе?» Я этого не понимаю. У каждого своя судьба, и никто не в силах себя переделать. Я таков, каков есть, и ни от чего не отказываюсь - ни от плохого, ни от хорошего.
Большое ли место в вашей жизни занимают воспоминания?
Воспоминания - они как деньги в кармане: засовываешь руку, а их раз от разу все меньше и меньше. Да, память - наше единственное достояние в этом мире. Поэтому так обидна утрата каждой ее крупицы.
Вы часто думаете о прошлом?
Да. С годами я чувствую его все острее и ярче. Все мы тоскуем по молодости. Жаль, что нельзя все повторить.
У Бергмана в «Земляничной поляне» старик возвращается в дорогой ему с детства уголок. У вас есть такое место?
И не одно. В Нью-Йорке полно таких мест. Еще лет десять назад, когда я гулял по знакомым нью-йоркским улицам, ко мне, точно возникая из небытия, подходили люди, заводили со мной разговор. Однажды зашел я в ресторан, где прежде никогда не бывал, сел за столик, а официант без предисловий мне заявляет: «Ваш отец одевался лучше». Отец действительно знал в этом городе всех, а я, хоть и бываю тут лишь наездами, все же чувствую некоторую преемственность. Брожу по городу и думаю: вот здесь я с кем-то поругался, вот здесь страдал… и все такое прочее. В сущности, Нью-Йорк - большая деревня.
Были ли в вашей жизни обиды, которые вы помните до сих пор?
О, сколько угодно, но это все очень личное, и я не стану приводить примеры. Нет, не стану.
А у кого из близких вы искали утешения? И вообще, с кем больше всего считались?
Пожалуй, таким человеком отчасти была Мэрилин. Я увидел многое в жизни ее глазами: тоску, страдания, каких я раньше не знал и не понимал. Помочь ей я не мог, да и никто бы, наверное, не смог, а вот она сделала из меня другого человека, поэтому я никогда ее не забуду.
Как вы думаете, почему в Америке так много крупных писателей-евреев? Сол Беллоу, Сэлинджер, Рот, тот же Мейлер?..
После тысячелетий рабства и унижений, особенно в Европе, но частично и здесь, наступила эпоха, когда к евреям стали относиться как ко всем остальным гражданам. Возможно, это явилось для нас неожиданностью, и мы как бы празднуем свое освобождение. Поколения, идущие за нами, уже не видят здесь ничего из ряда вон выходящего. Мы же помним пережитые унижения, а нашим отцам и дедам пришлось еще тяжелее. И вот в процессе великой эмансипации евреев писатели открыли для себя мир, ранее им недоступный.
Каковы ваши политические убеждения?
Ну, пожалуй, я бы причислил себя к либералам, хотя это слово мне не нравится, поскольку либералы, как правило, ничего не делают, считая, что с них хватит одного названия. Нет, не знаю, куда себя отнести, в целом меня не устраивает ни одно из политических течений. К тому же у меня много других проблем. Я прекрасно понимаю всю глупость и бессмысленность политического механизма и тем не менее не могу сказать, что политика меня вовсе не интересует.
Вы о чем-нибудь сожалеете?
Каждый день и всегда о разном. Однако постоянно предаваться меланхолии - не в моих правилах. Людям, особенно в старости, свойственно мучиться раскаянием, угрызениями совести, а мне жаль тратить на это время. Я знаю, что все равно не смог бы себя переделать, что жизнь так уж сложилась, вернее, я сам так ее сложил. В основном человек сам творит свою судьбу - таково мое убеждение.
Но в этом вашем убеждении остается хоть какое-то место надежде?
Конечно. Я по натуре оптимист. Во всяком случае, когда я чем-то занят и нахожусь среди людей. Но стоит мне уединиться со своими мыслями, я тут же превращаюсь в пессимиста. Глупо, да? И все же давайте не будем терять надежду.
В уста Квентина, главного героя своей пьесы «После грехопадения», Артур Миллер вложил такие слова: «Вот почему я просыпаюсь каждое утро и чувствую себя юным. Да-да, и теперь тоже! Как будто ничего не случилось, как будто я могу снова полюбить жизнь и все начать сначала. Я знаю, что, когда мы встретимся там, в бездне, никакая благодать нас не осенит. Не в саду, где раскрашенные деревья с засахаренными плодами, не в фальшивом Эдеме! Нет, мы встретимся именно в бездне, после грехопадения, после стольких смертей…»
Но тогда мне мало что было известно об этом. Я почти завершил работу над пьесой «После грехопадения», когда пришло страшное известие, что Мэрилин умерла, очевидно приняв слишком большую дозу снотворного.
Есть люди, которые настолько неповторимы, что, кажется, не могут исчезнуть из жизни даже после своей смерти. Я неделями ловил себя на том, что не могу свыкнуться с мыслью, будто Мэрилин нет. Во мне жила какая-то вера, что мы обязательно встретимся, где и когда - не знаю, и поговорим по душам, выяснив, зачем натворили столько глупостей, - и тогда я снова окажусь влюбленным в нее. Железная логика смерти не могла разрушить мои мечты: я видел, как она идет по лужайке, берет что-то в руку, смеется, и в то же время должен был принять ее смерть, как человек, который стоит и смотрит на заходящее солнце. Позвонил какой-то журналист, спросил, поеду ли я в Калифорнию на ее похороны, но идея похорон показалась столь дикой и нелепой, что я, как ни был ошеломлен, не задумываясь ответил: «Ее все равно там не будет». И, услышав его удивленное восклицание, повесил трубку, не в состоянии объясняться. Не было сил участвовать в круговерти кинокамер, возгласов, вспышек. Я сделал все, что было в моих силах, к чему теперь фотографироваться на фоне ее надгробья. Почему-то все время вспоминалось, как на мои слова: «Ты самая грустная девушка из всех, кого я встречал» - она откликнулась: «Мне никто никогда такого не говорил!» И задумчиво рассмеялась, напомнив одинокого коммивояжера, когда-то сказавшего мне в детстве: «А ты стал как-то серьезнее», заставив тем самым посмотреть на себя другими глазами. Странно, но она действительно не имела права быть грустной.
Теперь пресса хором скорбела, в том числе газеты и журналы, которые долго глумились над ней, те, чьи похвалы и критику, порою сводившуюся к хуле, она как актриса переживала слишком серьезно. Для того чтобы выжить, ей надо было либо стать еще более циничной, либо еще сильнее отгородиться от реальности. Мэрилин же была поэтом, который, стоя на углу улицы, читает людям стихи, в то время как толпа срывает с нее одежды.
Будучи порождением эпохи сороковых - пятидесятых годов, она доказала, что сексуальность не уживается в американской душе с серьезностью, оба начала на деле являются враждебными и взаимоотталкивающими. Ей пришлось уступить, и в конце жизни она вернулась к съемкам обнаженной в бассейне для рекламных роликов.
Прошли годы, и историей ее жизни решил воспользоваться писатель, чьи профессиональные возможности исчерпывались тем, что он камуфлировал сексуальность серьезной тематикой. Не скрывая, что ему не хватает денег выплачивать алименты после нескольких разводов, он создал образ веселой молодой проститутки с проблесками безудержного остроумия. Если присмотреться, в ней нетрудно было разглядеть его самого с его представлениями о Голливуде как средоточии славы, оголтелого секса и власти. Любое упоминание о боли испортило бы эту картину, и это когда он писал о женщине, всю сознательную жизнь балансировавшей на грани саморазрушения.
Я полагаю, модный писатель мог бы оказаться снисходительнее к ее судьбе, согласись она однажды в пятидесятые годы на мое предложение пригласить его к нам поужинать. Я слышал, что Норман Мейлер купил в Роксбери дом, и, судя по тому, что знал о нем, нетрудно было догадаться, что первым делом он постарается познакомиться с нею. Мне был памятен наш давний краткий разговор на Бруклинских Высотах, когда мы оба там жили. Он тогда меня озадачил, заявив, что в любой момент может написать пьесу вроде «Всех моих сыновей» и напишет, когда придет черед. Я отнес этот выпад за счет переполнявшей юношу зависти, без которой не может состояться ни один писатель. Теперь, лет десять спустя, он мог бы составить неплохую компанию на вечер. Мне казалось, мы вели тогда слишком замкнутый образ жизни и гости смогли бы развеять ее настороженность к людям. Но она отказалась принимать Мейлера, сказав, что «отлично знает таких типов». Ей не хотелось встречаться с ним в новой жизни, которую она мечтала прожить среди людей, не отягощенных стереотипами - ни чужими, ни своими собственными. Читая его опус, написанный с насмешливой мстительностью в адрес нас обоих, которую он старательно прячет под апломбом авторитетности, я подумал, что этой книги, наверное, могло бы не быть, если бы, накормив его тогда, мы бы дали ему возможность соприкоснуться не только с ее известностью, но и с ее человечностью.
"После грехопадения": исповедальная мелодрама
Еще одна пьеса Миллера – "После грехопадения" (1964) – своеобразная монодрама, построенная как почти двухчасовой монолог главного и единственного героя по имени Квентин, который исповедуется перед безмолвным воображаемым слушателем. Содержание пьесы – это монтаж беспорядочных воспоминаний, оставивших след в судьбе Квентина. Она близка к драме потока сознания, обнимает значительный временной пласт от начала Первой до конца Второй мировой войны.
Герой не щадит себя. Но дает понять, что его судьба и его поступки органично связаны с эпохой, временем, непростым и трагическим. В качестве декорации на фоне исповеди Квентина возникает вышка концлагеря как метафоры XX столетия. Образом Квентина Миллер рассказал о драме соотечественников и сверстников, радикально настроенных интеллигентов, которые, узнав об эксцессах сталинизма, переживают крушение иллюзий.
Поэтому лагерная вышка могла восприниматься и как один из символов "подконвойного" мира. "Когда я думаю, во что я верил, мне хочется спрятаться", – признается герой. У Миллера Квентин переживает мучительные сомнения. Он не желает последовать совету своего друга Микки , который предлагает ему выступить в качестве "сотрудничающего со следствием", свидетеля перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности. Квентин же, напротив, намерен стать защитником на процессе своего друга Лу, за которого "зацепились" маккартисты. Но когда Лу, отчаявшийся и запуганный, кончает жизнь самоубийством, Квентин с бесстрашной откровенностью признается, что испытал "радостное облегчение".
Общественная драма героя отягощена личной, имеющей автобиографические основы. Его измучили истерики и капризы второй жены, Мэгги , популярной звезды эстрады. И когда в финале вновь возникает образ лагерной вышки, герой спрашивает себя: "Кто может чувствовать себя безгрешным на этой горе из черепов?"
Поздний Миллер: в ответе за все зло мира
События пьесы "Случай в Виши " (1964) происходят в 1942 г. во Франции, в той части страны, которая после поражения в 1940 г. сохранила статус иеоккупированной территории в условиях коллаборационистского режима.
На сцене камера предварительного заключения в полицейском участке, в ней несколько человек, представители разных профессий и социальных групп, а также 15-летний подросток. Их только что задержали во время облавы, и они ждут вызова в кабинет, где ведут допрос три нацистских чиновника: капитан, майор и профессор. Капитан и профессор – убежденные нацисты. Майору же, прибывшему с фронта, не вполне по душе "грязная" работа, возложенная на него.
Характеры героев, поставленных в экстремальные обстоятельства, раскрываются через их реакцию на происходящее. Монсо, молодой актер, убежден, что их ждет не концлагерь, а работа в Германии, где всем выдадут удвоенный паек. Рабочий Байер , марксист, антифашист, уверяет всех, что обещаниям фашистов нельзя верить.
Первым вызывают Маршапа, судя по всему, крупного коммерсанта, к тому же связанного с властями. Он довольно скоро возвращается с пропуском. Затем наступает очередь Байера и официанта, которые уже не возвращаются.
Среди задержанных выделяется австриец, князь фон Берг. Видимо, его арестовали по ошибке. К таким, как он, нацисты обычно не имеют претензий. Аристократия, рассуждает оставшийся с ним в камере Ледюк, поддерживает любой консервативный режим. Это вызывает несогласие фон Берга. В его среде разные люди: и сотрудничающие с нацистами, и тс, кто дорожат своим добрым именем. Для него фашизм – это взрыв варварства, хамства, ненависти. Он не может смириться ни с преследованием евреев, ни с превращением Европы в огромную тюрьму. На это Ледюк, еврей, бросает фон Бергу обвинение в том, что и на нем лежит ответственность. Его двоюродный брат, барон Кесслер, участвовал в травле евреев.
Наконец вызывают фон Берга. Он получает свободу, но отдает свой пропуск Ледюку. После короткого колебания и недоумения Ледюк спешит покинуть камеру. В камеру входит следователь и, увидев в ней фон Берга, сразу же понимает, в чем дело. Нацист поднимает тревогу. А в камеру загоняют очередную группу задержанных.
"Случай в Виши" – пьеса гуманистического звучания. Нравственная позиция драматурга – это неприятие равнодушия. Кредо Миллера выражено в одной из его статей "Мы в ответе за все зло мира".
В центре другой известной пьесы "Цена" (1968) образы двух братьев, носителей разных жизненных принципов. Братья встретились после долгой разлуки в доме родителей, чтобы участвовать в разделе наследства. История одной американской семьи в пору Великой депрессии 1930-х гг. – тема пьесы "Часы Америки " (1980). Откликом на события в Чехословакии в 1968 г., на "пражскую весну" и вторжение войск Варшавского Договора стала пьеса Миллера "Потолок архиепископа " (1977). Его перу принадлежит также автобиография "Скрепы времени. Одна жизнь" (1987).
Театр Миллера
Не будучи чужд использованию модернистской театральной техники, Миллер остается поборником искусства реалистического. Продолжая традиции Ибсена, Шоу, Чехова, драматургов 1930-х гг. и прежде всего Клиффорда Одетса , Миллер, особенно в 1940-е – начале 1950-х гг. стремился быть ангажированным художником, активно воздействующим на сознание зрителей. По мере развития Миллер отходил от несколько прямолинейной проблематики ранних пьес: его заботят вечные темы жизни и смерти, смысла человеческого существования.
Он не приемлет пьесы, представляющие собой художественные документы на тему деградации человека, не приемлет он и откровенной пропаганды. "Я просто желаю, – пишет он, – чтобы театр, в который пришел подросток, вступающий в жизнь, предложил ему пьесы, способные углубить его понимание бытия в современную ему эпоху".
Он остался бы героем школьных учебников, ночным кошмаром студентов – «американским Ибсеном», развенчивавшим в пьесах американскую мечту, если бы не его второй брак, беспощадный и бессмысленный. Артур Миллер и Мэрилин Монро – едва ли не самая экстравагантная пара ХХ века. Один из самых сильных умов и самая соблазнительная плоть Америки. По прошествии времени они кажутся почти карикатурной, несовместимой четой. Миллер – еврейским занудой-интеллектуалом из Бруклина. Монро – простушкой, сошедшейся с ним лишь потому, что, утомленная собственным сексапилом, тянулась к умникам, штудировала Станиславского и востор женно находила в его пьесах подтверждения тех бредней, которые ей внушили психоаналитики.
Еще чуть-чуть, и можно заподозрить Миллера в том, что именно в них Монро вычитала свою смерть. Герои Миллера слишком часто кончали с собой, сраженные античным роком, принявшим в ХХ веке облик экономических кризисов. Убивал себя Джо Келлер во «Всех моих сыновьях», поставлявший ВВС в годы войны негодные детали, а до того покончил с собой его сын Ларри, бросив свой самолет в смертельное пике. Убивал себя Вилли Ломан, одержимый призраками прошлого, в «Смерти коммивояжера», заключив тем самым свою последнюю сделку: продажу жизни за страховку, которая спасет от нищеты его семью. Фактически убивал себя, спровоцировав поножовщину, грузчик Эдди Карбона в «Виде с моста», не выдержав презрения близких за то, что донес на нелегала Родольфо, которого ревновал к собственной племяннице.
И еще: Миллер почему-то кажется стариком, заменившим Монро «отца», которого у нее никогда не было. Между тем «старику» тогда было 40 лет – всего на 10 больше, чем «дочке».
Что ж, в каждой легенде есть доля легенды. Миллер вроде бы подтвердил репутацию прижимистого сухаря (знакомые говорили, что никому не удалось увидеть Миллера, расплачивающегося по чеку), вовремя смывшегося из опасного супружества, оставив Монро наедине с пилюлями: «Я уделял всю свою энергию и внимание тому, чтобы помочь ей справиться со своими проблемами. К сожалению, у меня это плохо получилось». Да, плохо: хорошо бы получилось только у господа бога. А что он мог еще сказать? В конце концов, он сделал Монро прощальный подарок, о котором она мечтала и который не сделал бы ей никто другой. В «Неприкаянных» (1961), поставленных по сценарию, который Миллер написал специально для Мэрилин, она сыграла единственную в своей карьере драматическую роль разведенки Розлин Тейбер, прибившейся к трем ковбоям.
Достаточно посмотреть на фотографии Миллера и Монро, чтобы понять: в этом союзе не было ничего противоестественного. Старый циник Норман Мейлер резюмировал в откровенной биографии Мэрилин: «Влюблены по уши». На снимках – не «ум» и «плоть», а мужчина и женщина. Монро, по версии Мейлера, раззадорена тем, что ей впервые в жизни пришлось целый год кого-то соблазнять, а не поддаваться или сопротивляться мужицкому соблазну. Миллер – вполне себе мачо: долговязый, с мальчишеской ухмылкой победителя на костистом по моде 1950-х лице, с трубкой или сигаретой, зажатой в зубах. Этот брак не мог не кончиться мучительным разрывом именно потому, что они были достойны друг друга. И лучшая эпитафия Мэрилин – слова Миллера: «Она могла так смотреть на цветок, будто никогда раньше не видела ничего подобного».
Да и не был никогда Миллер очкариком-книгочеем. В колледже не читал, по собственному признанию, ничего, кроме газет императора «желтой» прессы Херста. Строил виды на спортивную карьеру. Крест на ней поставил выбитый мениск: из-за него Миллера признают негодным к воинской службе.
И не он был эпизодом в биографии Монро, а она – эпизодом в его биографии. Едва разведясь с ней, он женился на другой знаменитой женщине, встреченной на съемках «Неприкаянных» – фотографе Ингеборге Морат из легендарного агентства «Магнум». А незадолго до смерти 89-летний писатель объявит, что уже два года живет с 34-летней художницей Агнес Барли и намерен вскоре жениться на ней.
До самой смерти он не растратил не только сексуальную, но и бойцовскую энергию, благодаря которой вышел победителем из схватки со зловещей комиссией по расследованию антиамериканской деятельности, сломившей многих. Словно готовясь к схватке заранее, он проверял своих героев на готовность к сделке с дьяволом. «Всегда найдутся люди, готовые продать душу, чтобы устроить свою жизнь, и оправдывающие это тем, что поступили так ради своей семьи. Но это в большей степени вопрос их собственных чести и желаний».
Именно он был в 1965-м одним из основателей и первым президентом Пен-клуба, созданного для помощи репрессированным писателям. Боролся на стороне демократов на выборах 1968-го, запятнанных кровью Роберта Кеннеди, и тогда же попал в опалу в СССР из-за выступлений в защиту диссидентов. А уже в преклонном возрасте, куда бы ни прилетал за очередной премией Миллер, признанный живым классиком, дело не обходилось без скандала. Принимая Иерусалимскую премию (2004), не преминул попинать государство Израиль. Прилетев в Турцию, где его чествовали в американском посольстве (1985), досрочно покинул страну в знак протеста против высылки из страны его коллеги Гарольда Пинтера.
«Ты хотел жить настоящей жизнью. А это дорого обходится!» – говорит один из героев пьесы «Цена». Во что обошлась Артуру Миллеру его безусловно настоящая и очень-очень долгая жизнь, знал только он сам. Можно сказать лишь одно: огни Бродвея гаснут, как погасли они в день смерти Миллера, далеко не для каждого, кто оставил свой след на главной театральной улице мира.
Жизнь – это театр
1915
17 октября. В Нью-Йорке в семье эмигрантов из Австрии, необразованного, но до кризиса 1929 года удачливого фабриканта женского платья Изадора и учительницы Августы родился Артур Ашер Миллер. Сторонник ассимиляции, Миллер считал, что «еврей – выдумка антисемитов», и нет ничего хуже, чем поддаться соблазну стать жертвой погрома. С антисемитизмом он столкнется в 18 лет, работая на складе автодеталей и откладывая по $13 из $15 недельной зарплаты на учебу в Мичиганском университете.
1949
10 января. Премьера на Бродвее «Смерти коммивояжера», лучшей пьесы Миллера, в постановке великого Элиа Казана. Спектакль выдержит 742 представления. Пьеса получит кучу премий:
Пулитцеровскую, три «Тони», приз нью-йоркских театральных критиков. В 1952-м Казан выдаст комиссии сенатора Маккарти по расследованию антиамериканской деятельности имена друзей-коммунистов; Миллер разорвет с ним отношения, а гнев против «охоты на ведьм» изольет в «Суровом испытании» (1953), пьесе о процес се над «салемскими ведьмами» в 1692 году. В 1996 году он напишет на ее основе сценарий фильма Николаса Хитнера: продюсером станет его сын от первого брака Роберт, а главную роль сыграет Дэниел Дей-Льюис, муж Ребекки, дочери от тре тьего брака.
1957
31 мая. Миллер приговорен к штрафу в $500, 30‑дневному аресту, лишению загранпаспорта и «запрету на профессию». Причина – отказ назвать «комиссии Маккарти» коммунистов из театральных кругов, хотя Миллер подробно рассказал о себе как левом активисте. 8 августа 1958 года апелляционный суд отменит приговор, поскольку комиссия нарушила обещание не вынуждать Миллера свидетельствовать против других. Сменивший Маккарти сенатор Уолтер обещал Мэрилин Монро, что дело закроют, если она просто сфотографируется с ним для прессы.
1957
29 июня. Свадьба Мил лера, разорвавшего 17-летний брак с однокурсницей-католичкой, и Монро, научившейся под началом его мамы готовить рыбу-фиш, куриный бульон с мацой, цимес и усвоившей реформированный иудаизм под началом рабби Голдберга, изумившего ее достоверной информацией о том, что загробной жизни нет. Преследуя кортеж новобрачных, по гибнет журналист «Пари-Матч» Майра Щербатофф. Рискуя карьерой, Монро сопровождает мужа на допросы. Разводу 24 января 1961-го будут предшествовать мучи тельная и плодотворная работа супругов над «Неприкаянными» и мучительная, но бесплодная борьба Миллера с наркозависимостью Монро. В пьесе «После грехопадения» Миллер выведет ее, мертвую, под именем склонной к саморазрушению Мэгги: «Самоубийство – это смерть двух людей».
2001
11 сентября. В момент атаки камикадзе на США Миллер летит из Нью-Йорка в Париж, где дра матургу вручат премию Japan Art Assosiation. Пережитый страх не помешает ему осудить власть, использовавшую трагедию для ограничения гражданских прав. Последние снимки, которые сделает в жизни Морат, – снимки нью-йоркской Ground Zero на месте ВТЦ. (На фото слева: Миллер и его жена Инге борга Морат, 2000.)
2005
10 февраля. Артур Миллер умер в Роксбери, Коннектикут. Последней сенсацией, связанной с ним, стала информация о том, что Миллер упрятал в приют в том самом Роксбери сына-дауна Дэниела, которого никогда не навещал.
Часто проверяете почту? Пусть там что-то интересное от нас.
/ С. Бенуа. «Мэрилин Монро. Жизнь в мире мужчин»
Глава 14. Артур Миллер. «Ева» из «Асфальтовых джунглей» «После грехопадения»
Премьера «Асфальтовых джунглей» - фильма, в который новоявленную звезду устроил Дж. Хайд, - состоялась весной 1950 года в Вествуд Виллидже.
«Асфальтовые джунгли» - это закрученная детективная история о ювелирном ограблении, о преступлении и наказании и в общем, о том, что происходит, когда воры ссорятся. Утверждают, что и сегодня эта картина - одна из лучших среди фильмов приключенческо-детективного жанра. Мэрилин играла Анджелу - молодую любовницу стареющего преступника, отношения между которыми подавались как отношения «племянницы» и «дяди». Говорят, появление на экране в роли Анджелы блондинки в шелковой пижаме было встречено рукоплесканиями. Ее появление заметили обозреватели ведущих газет - «Нью-Йорк пост», «Геральд трибьюн», «Таймс» (репортер одной из газет даже назвал ее игру «безупречным исполнением»).
После этого успеха Джонни Хайд заявил Мэрилин, что теперь обязательно вырвет у кинокомпании выгодный для нее контракт. Однако контракта он так и не добился. В отличие от него продюсеры не верили в талант сексуальной блондинки и при надобности набирали их с улицы пачками.
В то время Джозеф Манкиевич готовил для Дэррила Занука фильм с рабочим названием «Все о Еве». Он как раз искал на эпизодическую роль кокетливую и сексуальную блондинку. Он смотрел «Асфальтовые джунгли» и решил найти именно ту, что играла сексапильную Анджелу. Мэрилин предстояло появиться лишь в двух эпизодах «Евы».
Во время съемок фильма «Все о Еве», в один из перерывов Мэрилин как-то болтала с молодым актером Камероном Митчелом, игравшим на Бродвее одного из персонажей пьесы Артура Миллера «Смерть коммивояжера». Но тут ее взгляд зафиксировал появление двух странных людей - высокого, худощавого, о чем-то спорившего с коротышкой. Тот, что поменьше ростом, оказался режиссером Элиа Казаном, а высокий - писателем Артуром Миллером, так похожим, по мнению Монро, на Авраама Линкольна.
И точно так же, как прежде в ее комнате висела фотография Линкольна, так отныне среди других изображений на стене ее комнаты появились фотография Артура Миллера, переснятая из газеты и увеличенная.
Мэрилин исполнилось двадцать пять, и она уже успела пережить несколько тяжелых потерь и три попытки суицида. Ее неистовая любовь к писателю Миллеру также проявилась из психопатического хаоса, отягченного нездоровой генетикой.
«Что делала она целыми днями? - вопрошает С. Ренер. И дает свой ответ: - Ждала телефонного звонка мужчины с портрета.
Она спала теперь на полу, опасаясь, как бы не упасть ночью с кровати. Она раскрасила стены в разные цвета - во время бессонницы ей казалось, что она не различает двери в этом сером пространстве, куда заточена безо всякой возможности выбраться отсюда. Она убегала на открытую ветру автостраду вдоль побережья Тихого океана, но и это ничуть не успокаивало ее мозг, разгоряченный навязчивой идеей. Она пыталась безо всякой необходимости выучить наизусть пьесу «Смерть коммивояжера». Теперь на вопрос, с кем она знакома, она выпаливала: с Толстым, Достоевским, Вулфом, Миллером. Иногда она добавляла к этому списку Джерри Льюиса. Она выводила на зеркале губной помадой изречения, которые либо вычитала, либо придумала: «Не ждать большего, чем можно достичь». Или: «Не волноваться, а волновать». И когда она одевалась перед зеркалом, афоризмы проступали на ее отображении, они были важнее для ее жизни, чем фигура, линии ее тела.
С тех пор как она встретила Артура Миллера, она не переставала мечтать о прекрасной роли, написанной для нее настоящим писателем. Писатель представлялся ей целителем и вдохновителем людей. Она относилась к большому писателю с благоговейным чувством».
Артур Миллер был женат и имел двоих детей. Его супругой вот уже на протяжении двенадцати лет была Мэри Слаттери; они поженились еще когда были студентами и он строчил по пьесе в месяц в надежде когда-нибудь стать знаменитым.
Ожидание роли в прекрасной пьесе Миллера стало для Монро навязчивой идеей, однако драматург был явно не склонен впускать хорошенькую незнакомку в свою личную жизнь. Известный писатель прокоммунистических взглядов еврейского происхождения (не отсюда ли его сходство с кумиром Монро - Авраамом Линкольном?) обратил внимание на Мэрилин лишь после того, как она сама находилась в зените славы. Это произошло несколько лет спустя, в середине 50-х годов, когда актриса «переехала в Нью-Йорк, стала учиться в Актерской студии у Ли Страсберга, и предпочитала проводить время в компании Артура Миллера».
С тех пор как во время съемок эпизода фильма «Семь лет раздумий» (также часто встречаются переводы этого фильма как «Зуд на седьмом году», «Зуд седьмого года») у героини Мэрилин, стоявшей на решетке над линией метро, воздушным потоком снизу юбка поднималась выше головы, личная жизнь актрисы Мэрилин Монро становилась легендой. Эпизод, ставший классическим, сделал актрису культовой фигурой.
Вот почему когда вопрос о браке с Миллером был решен, и в июне 1956 года Мэрилин приняла иудаизм, это не замедлило вызвать бурную реакцию американской и мировой общественности.
Кстати, забегая вперед, вспомним, что последний фильм, в котором снялась Мэрилин Монро, - «Неприкаянные» - был поставлен по сценарию, написанному Артуром Миллером специально для нее. Картину ставил тот же Джон Хьюстон, который снимал и «Асфальтовые джунгли».
«Неприкаянные» - это история трех мужчин разных возрастов, которые «могут справиться с мустангами, но не способны совладать с всесильной женственностью, была своеобразной метафорой всей жизни Мэрилин». Известно, что во время съемок актриса находилась в состоянии депрессии, злоупотребляла спиртным и снотворным. Кинокартина оказалась роковой и для ее партнера Кларка Гейбла, сыгравшего свою последнюю роль стареющего соблазнителя. В дополнение ко всему, 21 января (по другим сведениям - 20) 1961 года, за неделю до премьеры «Неприкаянных», Мэрилин развелась с Артуром Миллером. Впрочем, газетчики уже давно предсказывали разрыв, ибо актриса намеренно провоцировала сплетни, окружавшие съемки фильма «Давай займемся любовью» в 1959 году, где ее партнером был знаменитый француз Ив Монтан. Газеты долгое время не уставали судачить о разрушенном счастье подруги Монтана, актрисы Симоны Синьоре и очередного супруга Монро - Артура Миллера.
Потеряв последнего мужа, Мэрилин в какой уж раз ощутила отсутствие опоры в жизни, - что стало заключительной фазой в ее драматичной судьбе.
Генетика вкупе с многочисленными и подчас беспорядочными половыми связями, злоупотребление спиртным и таблетками подвели актрису к закономерному финалу.
Говоря о предполагаемой любвеобильности Монро, биограф Фред Гайлс писал: «Даже если найдутся читатели, не способные до конца поверить в образ добродетельной и сексуально разборчивой Мэрилин, считающие, что она была гедонисткой, ложащейся в постель поочередно со всеми мужчинами между периодами супружества, а иногда и во время последних, тем не менее все мужчины в ее жизни, от Джима Доуэрти до Артура Миллера, не считают ее развратной. Я это утверждаю, невзирая на очевидные противоречия, в том числе и в ее поведении: по меньшей мере, в двух подтвержденных свидетельствами случаях Мэрилин провела все или часть нескольких ночей с мужчинами, будучи в то время замужем за другими. Но сами ее мужья считали эти нештатные ситуации результатом размолвки или бегством от одиночества. На самом деле Мэрилин была большую часть времени слишком поглощена собой, чтобы отвечать на чувства мужчин».
Кстати, не так давно, - как сообщал журналист К. Разлогов, - в Москве состоялась первая постановка пьесы Артура Миллера «После грехопадения» с участием самого автора. Эта автобиографическая работа рассказывала о взаимоотношениях драматурга с кинозвездой, длившихся много лет и одинаково мучительных для обоих. И никто не заметил, как символично сложились этапы их взаимоотношений: когда они познакомились, Мэрилин, только что сыгравшая в «Асфальтовых джунглях», снималась в фильме «Все о Еве»... а закончилось все это трагической пьесой Артура Миллера «После грехопадения».
Воистину «Ева» из «Асфальтовых джунглей» «После грехопадения».
