Зарубежная практика правового регулирования рассмотрения проекта бюджета и утверждения бюджета государства. Главный принцип контрольно-надзорных служб — предупреждении угроз, а не формальная отчетность Принципы законотворчества

Как и почему представитель Архангельской области в Совете Федерации России, зампредседателя комитета СФ по конституционному законодательству и госстроительству, борец с законодательным спамом, автор закона о десталинизации ушел из парламента?

Можно ли депутату в России было публично выступать против "закона подлецов", запретившего усыновление детей в США, и отстаивать права меньшинств? Какие проблемы России может принести подготовленный "Единой Россией" проект закона о Конституционном собрании?

Следует ли бороться со сталинизмом с помощью законодательных ограничений? Можно ли отстаивать идеи правового государства, находясь внутри неправовой системы власти?

Говорим с бывшим членом Совета Федерации, заместителем президента Федеральной палаты адвокатов по взаимодействию с госорганами Константином Добрыниным .

Программу "Лицом к событию" вел Михаил Соколов .

Михаил Соколов: Сегодня в нашей московской студии Константин Добрынин, до недавнего времени представитель исполнительной власти Архангельской области в Совете Федерации России, а сейчас заместитель президента Федеральной палаты адвокатов или статс-секретарь, если я правильно формулирую. Мы поговорим с Константином Александровичем в значительной части о его истории пребывания в Совете Федерации.

Я предлагаю сразу же в каком-то смысле с ходу и поспорить. В ряде своих последних интервью вы говорили о том, что некоторые депутаты Государственной думы России, фамилии всем уже известны – Мизулина, Дегтярев, Нилов, Федоров и так далее, занимаются законодательным спамом. Я правильно формулирую вашу позицию?

Константин Добрынин: За исключением фамилии Мизулиной все остальное правда. Законодательным спамом либо законодательным троллиногом.

Михаил Соколов: А что это такое, по-вашему?

Константин Добрынин: Это заведомо популистские инициативы, которые под собой заведомо не имеют никаких правовых оснований. Единственной целью таких инициатив является искусственное привлечение внимания к себе, чтобы повысить индекс цитируемости и, соответственно, свой заметности или популярности.

Михаил Соколов: Мне кажется, что никакого такого инициативного законодательного идиотизма нет. Ряд этих людей, которых вы перечислили, они выполняют очень важную работу: создают на потоке такую "вермишель", как говорили в старых Государственных думах, в первых дореволюционных, и отвлекают публику от важных настоящих дел.

Константин Добрынин: Вы знаете, эта точка зрения может быть, но мне кажется, все значительно проще зачастую, когда мы смотрим на некоторых персонажей. Здесь проблема не в некоем хитром замысле, чтобы создать некую дымовую завесу либо еще что-то, просто у некоторых людей реально не хватает каких-то правовых знаний, в силу своего образования, своих проблем они выдумывают то, что они могут выдумать, либо то, что они где-то случайно услышали. Едет коллега, например, на работу, слышит новости, что-то произошло, сразу рождается гениальная мысль, что надо немедленно это запретить либо каким-то образом отрегулировать. То, что есть теория уголовного права или просто права, – это вообще никого не интересует. Человек приезжает, пишет некий законопроект, звонит журналистам, журналисты, как всем известно, любят выпуклое и впуклое, поэтому это нормально.

Михаил Соколов: Журналисты всегда во всем виноваты, это мы знаем.

Константин Добрынин: Нет, не виноваты, но это нормальный принцип. После чего новость полетела и два дня все обсуждают то, что обсуждать в принципе не следует.

Михаил Соколов: Один столичный депутат сказал, что надо один безалкогольный день в неделю.

Константин Добрынин: Из Санкт-Петербургского законодательного собрания.

Михаил Соколов: Ваш земляк – это покруче будет.

Константин Добрынин: Некий коллега известного питерского гееборца еще там появился. То есть это заразно.

Михаил Соколов: И тут же масса комментариев, люди влиятельные говорят: да неплохая действительно идея, чтобы народ не пил раз в неделю. Значит, в этом что-то есть, не совсем идиотизм?

Константин Добрынин: Гениальность таких троллей, если уместно так говорить, она заключается в том, что они понимают ту тему, которая, условно говоря, полетит. Вот, пожалуйста, алкоголь – хорошо полетела. Другое дело, надо понимать, что алкоголь – тема вообще опасная, потому что какие-то катаклизмы государственные начинались в России как раз после попыток запретов, антиалкогольных кампаний. Поэтому я бы не рекомендовал некоторым коллегам-троллям трогать антиалкогольную тематику – это опасно.

Михаил Соколов: То есть это подрыв устоев государства?

Константин Добрынин: Абсолютно антигосударственная позиция.

Михаил Соколов: Например, какой-нибудь Милонов, ну что такое Милонов: какой-то бородатый человек в ЗС в Петербурге несет всякую чушь. Что он вам дался, зачем надо было на него писать четыре жалобы в Генеральную прокуратуру?

Константин Добрынин: Милонов на самом деле, при всей своей кажущейся неадекватности, отчасти он, конечно, неадекватен, он такой талантливый тролль. Потому что вообще для того, чтобы понимать, что такое Милонов, необходимо посмотреть на его судьбу. Он начинал, если я не ошибаюсь, свою карьеру абсолютно либеральным политиком, он был помощником Галины Старовойтовой. И даже он был, это надо вспомнить, автором такого движения анти-анти-НАТО. Абсолютно такой питерский демократ той волны. Что-то с ним случилось, как-то он трансформировался.

Михаил Соколов: Конъюнктура?

Константин Добрынин: Я думаю, да. Но это его переломало во многом, потому что он в этой маске, к сожалению, которая приросла, вросла в него, он вынужден в этой парадигме находиться, он никогда из нее уже не выйдет. Поэтому ему можно только посочувствовать. Но опасность в том, что, находясь на трибуне питерского уважаемого законодательного собрания, он волей-неволей начинает олицетворять все законодательное собрание города. Петербург с точки зрения законодательства начинает восприниматься вот таким чудом рыжим, бородатым, забавным. Как заметили некоторые коллеги, они начинают брать с него пример. Мне хочется сказать: коллеги, не берите пример. Время троллей заканчивается, оно на исходе.

Михаил Соколов: Я сегодня посмотрел ленту новостей и вижу: в Госдуму внесен законопроект, предусматривающий введение для педофилов процедуры химической кастрации, которая должна осуществляться путем введения в организм гормональных препаратов. Автор инициативы – сенатор новый от Владимирской области, бывший член фракции "Справедливая Россия" в Государственной Думе Антон Беляков. Тоже хороший самопиарщик.

Константин Добрынин: Да, коллега Беляков, мы, конечно, не сильно с ним знакомы, но он тоже славен такими инициативами. Я понимаю то, что он пытается предложить, потому что тема с принудительной кастрацией периодически обсуждается и периодически вносится в Госдуму, он в очередной раз.

Михаил Соколов: У него навязчивая идея.

Константин Добрынин: Меньше надо реагировать на подобные законодательные вещи.

Михаил Соколов: А как не реагировать? Ведь она вносится депутатом, дальше она рассматривается, опять изучается, идет дискуссия. Скучно какие-нибудь детали финансового законодательства обсуждать, правда? Про это интересно.

Константин Добрынин: Самый простой метод борьбы с этим – это журналистский. Надо сделать рейтинг законодателей-троллей, публичный хороший общероссийский рейтинг, некоторых коллег там переставлять. Я уверен, что поначалу все будут отмахиваться, но со временем никто не захочет находиться в таком позорном рейтинге законодательного популизма.

Михаил Соколов: Я не вижу ничего позорного.

Вы обратились к Генпрокурору по поводу Милонова. Что вам ответил прокурор по поводу вменяемости депутата Милонова?

Константин Добрынин: Я получил формальный ответ, что в действиях депутата Милонова не усматривается признаков преступлений. Я еще раз написал, еще раз получил ответ. Я совершил некоторые юридически значимые действия и получил.

Михаил Соколов: Кучку бумаг?

Константин Добрынин: Ничего страшного, она лежит. У уголовного процесса, так же как у уголовного права, есть такая неприятная особенность – оно никуда не исчезает бесследно. Лежит и лежит отказной материал.

Михаил Соколов: В архиве похоронен?

Константин Добрынин: Сейчас похоронен, а через некоторое время можно вернуться к нему. Поэтому каждое движение, которое нарушает закон, неважно кем, если его правильно, корректно юридически зафиксировать, сделать такой фотоснимок юридический, как минимум это начнет этих людей, если они понимают, о чем речь, несколько останавливать. Потому что понятно, что ты сейчас политик, делаешь некоторые заявления, которые должны эпатировать кого-то, но если они нарушают закон, то будь готов рано или поздно за это нарушение отвечать.

Михаил Соколов: В чем вы видите нарушения закона в деятельности господина Милонова? В том, что он пытается теми или иными способами ущемить права сексуальных меньшинств?

Константин Добрынин: Сексуальные меньшинства – одна из больных тем Милонова. Одна из тем касалась оскорбления крымских татар, которых он называл, не буду его цитировать, не то что оскорбительно, но это образует состав "уголовно-правовое деяние". Если разбирать по-серьезному, конечно, там есть, к чему цепляться в юридическом смысле.

Михаил Соколов: Но есть политическая воля, которая защищает господина Милонова от ответственности?

Константин Добрынин: Я думаю, здесь дело не в политической воле, здесь дело в некоем моменте удачном для подобных людей. Сейчас момент такой, что им каким-то образом удается покуражиться. Другое дело, что вот эти обороты куража становятся чрезмерны и начинают вредить людям, начинают вредить государству. Начинают вредить государству не только внутри, но и вообще с точки зрения внешнего имиджа.

Все-таки Россия не должна восприниматься как некий медвежий угол Европы, мы абсолютно европейское государство. А когда Россию начинают воспринимать через призму подобных квазиполитиков, конечно, это печально.

У меня был смешной случай в Италии – это говорит, что слава идет впереди. Меня спросили: "Слушай, у вас там какой-то забавный есть депутат или политик, он сам вроде гей и против геев". Я сначала долго не мог понять, кто это такой, потом догадался, о ком идет речь. Я весело посмеялся. Даже там люди воспринимают Россию по каким-то странным вещам, которые доходят до них.

Михаил Соколов: Вот она, сила "желтой прессы".

Константин Добрынин: Вот она сила прессы любой, неважно, желтой или не желтой.

Михаил Соколов: Кроме "желтой прессы" есть еще государственная власть, раз мы уж сосредоточились на герое нашего рассказа: Владимир Путин наградил господина Милонова государственными наградами, медалью и орденом "За заслуги перед Отечеством" второй степени за активную законотворческую деятельность и многолетнюю добросовестную работу.

Константин Добрынин: Да, я в курсе, я, конечно, слышал эту новость. Насколько я понял, награждалась целая часть петербургского парламента, я думаю, что заслуженная. Повезло еще некоторым персонажам, когда списочный состав подается. Одна из проблем российских в том числе – это и обесценивание наград. Потому что награда – это высшая доблесть в моем понимании. Если государство кого-то отмечает, человек реально должен быть достоин этого, с одной стороны. А с другой стороны, когда тебе вручают награду, ты должен внутренне понимать: ты достоин этого, ты действительно по-честному перед собой готов будешь ответить, что ты заслужил перед страной своими действиями эту награду. Мне кажется, второе даже важнее – готов ли ты ее гордо носить.

Михаил Соколов: То есть вы считаете, что этот человек награду не заслужил на самом деле, случайно попал в список.

Константин Добрынин: Я бы здесь не давал свою оценку, будучи лицом заинтересованным, потом будут говорить, что Добрынин не любит Милонова. Есть и есть, называется – забыли.

Михаил Соколов: Вряд ли вы его любите.

Константин Добрынин: Я к нему отношусь индифферентно. Иногда он вызывает любопытство, иногда он вызывает раздражение. Знаете, как такое интересное существо в определенном смысле, его интересно изучать, но тем не менее, когда оно заигрывается, в определенном смысле, конечно, его надо одергивать.

Михаил Соколов: Скажите, а почему вы вывели из списка троллей, с которыми вы боролись, Елену Мизулину? Она ведь инициировала массу вредоносных законов. Или вы считаете, что она работает в связке, извините, с Администрацией президента, реализует эти законы?

Константин Добрынин: С коллегой Мизулиной абсолютно другая история. Мизулина, в отличие от всех перечисленных квазизаконодателей, высококлассный юрист, у нее блестящая правовая подготовка, она один из авторов Уголовного кодекса, она специалист по уголовному процессу. То с точки зрения теории – это один из, уважительно скажем, столпов.

Михаил Соколов: Профессиональный реакционер?

Константин Добрынин: Профессиональный консерватор. Да, она высказывает свои идеи, но практически каждую из этих идей она способна с правовой точки зрения теоретически обосновать.

Михаил Соколов: То есть вы любите юридическую технику, я понял.

Константин Добрынин: А это вопрос, потому что если у тебя достойный противник, ты с ним можешь быть не согласен, но под его, с моей точки зрения, некорректной теорией, у него другая теория, он адепт другого течения, но с ним будет интересно спорить, интересно биться в юридическом смысле и, может быть, даже переубеждать, потому что такого человека можно переубедить.

Михаил Соколов: Вы уверены?

Константин Добрынин: Я считаю, что можно переубедить, если человек способен тебя слышать, способен слышать твои аргументы. Но самое главное, надо разговаривать тихим тоном, вежливым.

Михаил Соколов: У вас вызвал, например, возражения так называемый антигейский законопроект. Вы повозражали, но он пошел в дело. Значит, плохо профессионально возражали?

Константин Добрынин: А куда пошло в дело? Принят этот законопроект, и что?

Михаил Соколов: Неприятно, наверное. Вы говорите – европейская страна.

Константин Добрынин: Не работает и не будет работать просто потому, что невозможно. Приняли на этой популистской волне. Я думаю, что со временем будет отменен. Абсолютно нерабочий механизм, с точки зрения права не работает, не надо было принимать.

Михаил Соколов: Есть другие вредоносные законы. К примеру, был этот "закон подлецов", он же "закон Димы Яковлева" в официальной версии, запретивший усыновление детей в США. Механизм работает, детей не усыновляют, некоторые дети умерли. Госпожа Мизулина довольная переехала из Государственной Думы в Совет Федерации, которая за этот закон выступала, кажется, ваше место займет.

Константин Добрынин: Заняла. Но это не мое место – это государственное место.

Михаил Соколов: То место, которое вы занимали в комитете по конституционному законодательству.

Константин Добрынин: Я по поводу закона, так называемого "закона Димы Яковлева" высказывал свою позицию, мы с Тюльпановым ее высказывали вдвоем до принятия. Не хочу доказывать обратное, раз уж спросили, я уже не раз рассказывал эту историю. Мы действительно выступили вдвоем против этого закона публично, мы усомнились в необходимости его принятия. Мы собирались, я за себя могу сказать точно, голосовать. В итоге Тюльпанов сломал колено, а я получил воспаление легких буквально перед голосованием. Бог уберег, можно так сказать, но я бы не голосовал за него.

Здесь моя совесть чиста, потому что позицию я свою выразил. Я считаю, что такой закон может иметь под собой основания только тогда, когда сто процентов детей, то есть ты уже отладил такой механизм, который позволяет всех усыновлять, когда у тебя нет этой проблемы, тогда можно запрещать. Когда ты только пытаешься, государство пытается это сделать, наверное, успешно, потому что все-таки тенденция, если мы говорим про усыновление, плюсовая, а не минусовая, но это не быстрый процесс. Конечно, этот закон не следовало принимать.

Михаил Соколов: Слово "запрещать" постоянно звучит. Сколько ни посмотришь сообщений из Государственной Думы, в Совете Федерации просто активность поменьше, пенсионеров там побольше, каждый день хотят что-нибудь запретить. У вас как юриста какое ощущение от этого, почему все хотят запретить?

Константин Добрынин: Потому что зачастую это самое простое с точки зрения понимания законодательного процесса людьми без юридического образования. Надо понимать и отдавать себе отчет, что не все законодатели обладают правовыми знаниями, но все хотят, тем не менее, какие-то вещи делать. Самое простое, по их мнению, во что больше всего вносятся поправки, что чаще всего правят? Поверьте, два кодекса – это Кодекс об административных правонарушениях и Уголовный кодекс, который пытаются править. Количество поправок, придумать что-нибудь новенькое, интересное, оно гигантское. Потому что каждый у нас разбирается в футболе и в уголовном праве. Это наиболее консервативный инструмент – уголовное право. Поэтому куча поправок и куча объявлений об анонсировании поправок касается КОАПа и УК, иногда УПК, потому что посложнее, уголовный процесс я имею в виду. А все остальное остается тем законодателям, их очень много, есть трудяги, которые свою нишу пашут, пашут ее тихо, не все публично – это их выбор, но тем не менее, очень многие делают много полезных вещей – это тоже нельзя сбрасывать со счетов. Не всех видно.

Михаил Соколов: То есть вы хотите сказать, что в нынешней путинской России существует реальное правовое поле, здесь есть независимый суд, следствие, способное объективно разобраться во многих делах, и так далее? Прямо европейская страна. И законодатели тоже такие хорошие.

Константин Добрынин: Я могу сказать, что правовое поле существует, безусловно, другое дело, что период сейчас я бы назвал периодом охранительного законодательства. Сейчас так, через некоторое время будет по-другому. Сейчас такой период, когда действительно идет понимание, что надо каким-то образом ужесточить уголовный процесс, еще что-то.

Михаил Соколов: А это у кого понимание?

Константин Добрынин: У законодателей в том числе. Я, например, придерживаюсь других взглядов, но у каждого человека есть право на свой взгляд. Я себя не ломал, я считал, что если надо уголовный процесс все-таки сделать более гуманным, то мы этим и занимались три с половиной года вместе с Федеральной палатой адвокатов, кое-что нам удалось. 14 поправок наших находятся в Госдуме, одна стала законом, одна позавчера начала становиться законом, другие на подходе.

Михаил Соколов: В том числе и право на звонок?

Константин Добрынин: Право на звонок наконец-то. После двух лет блужданий по коридорам Госдумы, в первом чтении этот законопроект был принят – это уже хорошо.

Михаил Соколов: То есть будет расписано, какие права имеет задержанный человек?

Константин Добрынин: На самом деле все любят вспоминать "правило Миранды" американское, вот здесь есть такая журналистская аналогия о том, что задержанный не позднее двух часов будет иметь право на один телефонный звонок в течение пяти минут для того, чтобы рассказать родственникам, где он находится.

Михаил Соколов: А следователь не может ему отказать или полиция?

Константин Добрынин: Здесь мы пошли таким путем: следователь имеет право отказать, когда это в интересах следствия.

Михаил Соколов: В России всегда будет "в интересах следствия".

Константин Добрынин: Ничего подобного. Он должен составить мотивированное постановление. Слово "мотивированное" говорит о том, что ты не можешь составлять бумажку куриной ножкой.

Михаил Соколов: Вы слишком юрист.

Константин Добрынин: Я, может быть, слишком юрист и слишком оптимист, но я считаю, что если правильная норма принимается, то потихоньку практика начнет складываться правильная, но над этим надо работать в том числе снизу и адвокатам.

Михаил Соколов: К нам присоединяется Ян Рачинский, один из активистов общества "Мемориал". Во-первых, по поводу закона Яровой, который, если упрощенно сказать, запретил критиковать антигитлеровскую коалицию. Вы выступили против, покритиковали этот закон, в результате получилось, что тот закон принят, ваш альтернативный пошел опять в архив.

Константин Добрынин: Он формально находится на рассмотрении. Я думаю, что рано или поздно его стоит принять ровно потому, что если мы говорим действительно о борьбе с возрождением нацизма или попытками реабилитации нацизма, то закон Яровой, конечно, работать не будет, он к этому имеет слабое отношение.

Михаил Соколов: Но историков пугает.

Константин Добрынин: Наш закон сенаторский в этом смысле более точный и правильный, рано или поздно его время придет. Тем не менее, он находится пока в Госдуме.

Михаил Соколов: А в чем суть вашего закона, отличие от "закона Яровой"?

Константин Добрынин: Мы действительно дали определение того, что же является реабилитацией нацизма – это оправдание теории и практики уничтожения людей, если коротко. Плюс мы сделали отсылочную норму к закону об экстремизме для того, чтобы можно было понимать, что список экстремистских материалов дополняется в том числе и вот этими вещами. Это если совсем коротко.

Коллега Яровая предлагала, и ее предложение, к сожалению, стало законом, запретить подвергать критике решения Нюрнбергского трибунала. При этом она забыла о том, что в самом решении этого трибунала уже заложено особое мнение Советского Союза, который не согласился с приговорами этого трибунала в отношении промышленника Шахта и еще двух персонажей. Получается, что, если пытаться буквально применять этот закон, мы можем сами себя наказать.

Михаил Соколов: То есть вы за то, чтобы это экстремистское законодательство применять. А оно ведь применяется расширительно, теперь людей то за антифашистские карикатуры привлекают, где есть свастика, то штрафуют, есть факт, за публикацию исторических фото времен оккупации, где флаг висит нацистский, с солдатиками была история. По-моему, это все не к добру. Вводите ограничения, нынешняя система их расширительно толкует, получается, что невиноватые люди отправляются или в тюрьму, или под штраф и так далее.

Константин Добрынин: Согласен, это реальная проблема. При всем при этом давайте не забывать, что механизмы восстановления прав есть. Да, они срабатывают в зависимости от умения тех людей, которые их применяют. Поэтому практически любые вещи, если ты квалифицированный защитник, я говорю уже здесь с точки зрения адвокатуры, то свои права можно восстановить, главное, что есть механизм этого восстановления. Хуже, когда механизма восстановления прав нет. Поэтому не все так плохо.

Михаил Соколов: Судиться и кормить адвокатов. Я понимаю, что вы за то, чтобы адвокаты не теряли работу.

У нас в эфире член правления общества "Мемориал" .

Добрый вечер. Каково ваше мнение о "законе Яровой" и позиции, которую высказывает наш гость Константин Добрынин?

В одном я готов согласиться, что хороший закон лучше, чем плохой, он, по крайней мере, дает надежду, что можно будет отстоять свои права. Но беда законодательства последнего времени в том, что оно сознательно плохое. Эти расширительные формулировки безразмерные совершенно вносятся туда вполне осознанно. В чем я не могу согласиться, что тут проблема в квалификации адвоката. Как показывает практика, наше правоприменение таково, что усилия самых лучших адвокатов оказываются совершенно обречены на провал именно потому, что формулировки закона позволяют подогнать их под желаемое или считаемое желаемым решение. Мне кажется, что подгонять даже путем ссылки новые законы под антиэкстремистское законодательство, не самый лучший путь. Мне кажется, что лучше все-таки не смешивать законы качественные с законами заведомо неудобоваримыми.

Михаил Соколов: Вы решили перед тем, как покинуть Совет Федерации, оставить в наследство закон, который приравнивает реабилитацию сталинизма к экстремизму, то есть будут каких-то заблудших людей, которые любят Сталина, вдруг если бы этот закон приняли, во что я абсолютно не верю, тоже привлекать, штрафовать и так далее. Мне кажется, что это выглядит достаточно странно. Или, может быть, вы как-то защитите свою инициативу?

Константин Добрынин: Во-первых, что касается этой части, о которой вы сказали, экстремистская отсылка, которая есть в законе о десталинизации. Дело в том, что и сейчас материалы, которые содержат в себе призывы, призывающие к репрессиям, к уничтожению людей по социальным признакам, расовым признакам, религиозным признакам, они и так признаются судами в соответствии с законом экстремистским материалом. Я считаю, что, по крайней мере, если мы говорим о нашем законопроекте, то мы пытаемся чуть сузить возможность, мы даем конкретную формулировку, что является экстремистским материалом, а что не является.

Здесь мы как раз сужаем усмотрение правоприменителя, если мы говорим об этом законе. Если же вообще говорить об этом законе о десталинизации, что это такое – это некий наш с Дмитрием Гудковым, который присоединился к законопроекту несколько позже, взгляд на то, что все-таки процесс десталинизации в России необходимо завершить. Потому что произошло: в 1991 году он начался, если мы формальной точкой отсчета берем закон о реабилитации жертв политических репрессий, потом у нас произошел достаточно длительный, практически 25-летний перерыв.

Михаил Соколов: Еще и архивы закрывали все время.

Константин Добрынин: Здесь тоже есть некое лукавство, потому что я разговаривал с Сергеем Мироненко, руководителем Госархива, он мне сказал: "Ты знаешь, проблема не в том, что архивы закрываются, проблема в том, что никто не приходит и не хочет эти архивы читать".

Михаил Соколов: Господин Мироненко, извините, слегка передергивает. Он уважаемый историк, но он еще и чиновник. Я как человек, который работал в архивах, в том числе и в архиве ФСБ, могу сказать, что количество отказов в последнее время на получение конкретных дел резко увеличивается. Даже если я подам запрос, я уверен, что по многим позициям я теперь получу ответ: принесите запрос от родственников, еще что-то, на 75-летний срок давности не будут смотреть, еще будут потом всякие сказки рассказывать, что это нельзя дать – это "наши ведомственные документы". Я с этим сам сталкивался, поэтому вы меня не убедите никак.

Константин Добрынин: Я не буду сильно вас переубеждать, однако я считаю, что тенденция, скорее всего, есть и такая, что небольшое количество в том числе ученых желают изучать историю в архивах. Очень многим комфортнее изучать по каким-то другим источникам, что, мне кажется, не есть правильно.

Вернемся к десталинизации. Потом был перерыв, наконец принята концепция госполитики по увековечиванию памяти жертв репрессий – это очень хорошо, но этого маловато. Поэтому я предлагаю концепцию этого законопроекта. Я понимаю, что она вызывает дискуссию.

Михаил Соколов: Вы хотите наказывать тех, кто рекламирует Сталина?

Константин Добрынин: Я готов согласиться с тем, что это мой проект, в процессе дискуссии, коллеги, я готов выслушать ваши аргументы и согласиться с ними, если вы меня убедите. Я не стою на позиции того, что я придумал гениальный закон и именно в таком виде он должен быть, но законодательную точку государство должно поставить, потому что зло надо называть в том числе иногда с помощью законодательных ограничений. Иногда зло надо называть злом не только публично, но и законодательно.

Михаил Соколов: Ленин лучше Сталина? Сталина нельзя прославлять, а Ленина можно, "красный террор" лучше Большого террора? Это довольно забавно.

Константин Добрынин: По крайней мере, если эта дискуссия будет в стенах парламента, причем дискуссия рабочая, когда приходят эксперты, которые не кричат, а которые спокойно друг друга убеждают, точно так же ведут себя юристы, тогда получается качественный продукт законодательный либо не получается. Но по крайней мере, люди пытаются что-то делать. Я попытался, такой законопроект предложил.

Михаил Соколов: Депутаты петербургского Заксобрания Кобринский и Вишневский тоже предлагают законопроект "Об административной ответственности за пропаганду сталинизма". Мне кажется, все это странно. Вы же юрист, вы должны знать американский опыт, все экстремистские вещи оказываются в суде исключительно, когда слова связаны с действием или с опасностью для людей, когда это просто болтовня, книжка или какой-то текст – это пусть будет, свобода слова выше.

Константин Добрынин: Вы знаете, если уж мы рассуждаем о нацизме, то я вам могу сказать, что если посмотреть развитие неонацизма в России после распада СССР, к той точке, к которой оно пришло сейчас, – это как раз тот момент, когда за словами через некоторое время всегда начинаются действия. То есть сначала было слово, а потом они идут убивать.

Михаил Соколов: Вот они в Донбассе и убивают.

Константин Добрынин: Мы сейчас говорим вообще-то не о Донбассе, мы говорим о неонацизме.

Михаил Соколов: Там неонацисты воюют и сталинисты воюют. Разве нет?

Константин Добрынин: Не знаю. Вполне возможно, что каждой твари по паре, такое тоже может быть.

Михаил Соколов: Давайте мы Яна Рачинского спросим об административной ответственности за пропаганду сталинизма, за законодательные запреты на пропаганду сталинизма. Как смотрит общество "Мемориал" на проект Константина Добрынина и другие подобные предложения?

Мы не вырабатывали специальной позиции по этому поводу, поэтому это не общества "Мемориал" - это мнение мое, как члена правления. Во-первых, я признателен господину Добрынину, что он внес этот законопроект, тем самым инициировал какую-то дискуссию. Потому что одна из главных проблем – это осмысление проблемы так и не состоялось, осмысление нашего прошлого. Второе, что хотелось бы сказать, действительно есть целый ряд претензий к тексту, начиная с названия, потому что действительно сталинизм не есть что-то такое особенное, ленинизм есть первоисточник, говорить нужно о проблеме в целом. Третье, что осталось за рамками законопроекта, к сожалению, если мы можем как-то говорить о запрете пропаганды нацизма, то для этого есть некоторые юридические основания, хотя бы тот же самый приговор Нюрнбергского трибунала.

Михаил Соколов: Есть решение Конституционного суда 1992 года.

Оно есть, но оно носит совершенно другой характер, к сожалению, оно абсолютно не рассматривало в деталях совершенные преступления. Чтобы закон действовал, должна быть точная основа фактурная и точная юридическая квалификация совершенных преступлений. Это не составляет непреодолимой трудности, но без этого будет много затруднений.

Дальше возникают и разнообразные вопросы, связанные в том числе со свободой слова. Конечно, нехорошо ограничивать свободу слова, но на этот счет существуют разные практики, не только американская, которая свободу слова ставит очень высоко, наверное, в значительной мере справедливо, но существует и европейская практика достаточно разнообразная, не всегда совпадающая с американской. Мы знаем примеры введения ответственности за отрицание Холокоста, за отрицание геноцида армян, много разных есть примеров. Поэтому тут не так все однозначно.

С другой стороны действительно невозможно ограничивать свободу научной дискуссии. И не совсем понятно, как отличить научную дискуссию от пропаганды, непонятно, как отличить экстремистский материал сегодняшний, нет критериев. Понятно, что в нормальной судебной практике, в нормальной стране это возможно, но у нас, боюсь, что это приведет к весьма произвольным толкованиям. Можно ли, например, сохранять в библиотеках сочинения Ленина и Сталина, прочей камарилье.

Михаил Соколов: В деревне Хорошино Тверской области, где провел одну ночь в 1942 году Сталин, открыли музей и установили бюст Сталину. Жители села, между прочим, рассказывают, что почти половину их предков раскулачили, выселили и загнали в ГУЛАГ. В музее, кстати, об этом ничего нет, люди вздыхают: ну сейчас такое время, сейчас Сталина надо хвалить. Видите, какая практика.

Константин Добрынин: Спасибо большое, уважаемый коллега, за замечания. Я на самом деле тоже понимаю слабые места своего законопроекта как раз в той части, что не было условного Нюрнбергского процесса. Но опять же здесь вопрос в том, что важна дискуссия с двух сторон.

Михаил Соколов: А вы на суд над КПСС не можете опереться?

Константин Добрынин: Мне кажется, это несколько иное.

Михаил Соколов: Там есть формулировка о захвате власти партией.

Константин Добрынин: Здесь как раз поднята в абсолютно правильном ракурсе дискуссия о том, что надо начинать этот разговор с двух сторон. Невозможно, когда с одной стороны потихоньку формируется тренд лакированного Сталина, условно говоря, создается некий миф о Сталине, который не имеет ничего общего с действительностью.

Михаил Соколов: Так это же из Кремля идет.

Константин Добрынин: Не все идет из Кремля. Зачастую многие вещи идут от того, как чувствуют люди.

Михаил Соколов: А вы помните, как праздновали юбилей Победы? Именно так – со Сталиным к 70-летию. Фронтовиков, видимо, уже не осталось, кто на фронте был.

Константин Добрынин: Я могу привести свой пример по поводу фронтовиков, он любопытным вам покажется. У меня дед был фронтовик, полковой разведчик. Однажды я был на даче, это был 1982 год или 1983, он попросил моего старшего брата повесить на стену вырезанный из журнала портрет Сталина в парадном мундире. И брат полез и начал кнопками этот портрет крепить. Я могу сказать, что дед его чуть не убил с криками: "Как ты (нецензурное слово) батю прибиваешь к стене?". И портрет был повешен изолентой. Вот это в детстве я увидел реакцию. Так что это вопрос, наверное, индивидуальный, кто и как его воспринимает даже из фронтовиков.

Михаил Соколов: Ян, вы готовы к разговору с господином Добрыниным, может быть с представителями партии "Яблоко" об этих законопроектах не на сегодняшний день, а на какое-то будущее далекое?

Конечно, думать об этих законопроектах необходимо, потому что речь идет о здоровье общества и о защите памяти тех людей, которые сами себя защитить не могут. Это главный довод в пользу того, чтобы как-то ограничивать возможности отрицания этих репрессий. Главное, конечно, то, что по счастью, в законе есть, пусть не совсем в четком виде – это ответственность должностных лиц. Потому что действительно, если должностные лица, государственные служащие отрицают репрессии или одобряют их, то они просто профнепригодны, они представляют опасность для страны, могут привести к тому же самому. Есть вещи, с которыми можно согласиться в принципе, а конкретику лучше обсуждать. Хорошо бы, чтобы это обсуждалось максимально гласно, чтобы было понятно обществу, о чем идет речь.

Константин Добрынин: Спасибо большое, приглашайте.

Михаил Соколов: Все-таки о Совете Федерации. Вы как-то говорили, что это должен быть фильтр думской работы. Я что-то не очень могу вспомнить, где этот фильтр сработал, у вас есть примеры?

Константин Добрынин: Да, есть. Я могу сказать, что все почему-то думают, что фильтры бывают разные, крупные, мелкие, за те без малого четыре года, которые я там был, я видел порядка, может быть, десяти отклоненных законопроекта. Один из этих законов был отклонен по моему предложению, он касался абсолютно бездумной поправки в арбитражно-процессуальный кодекс, которая прошла через Госдуму и которую я увидел. Ряд других вещей, может быть они скучные, может быть они не медийные, об этом сложно писать, но они не должны были стать законами и они не стали в итоге.

Михаил Соколов: Это все в мелочах, а таких серьезных вещей, как были в 1990-е годы, отказы в утверждении каких-то чиновников президенту или заворачивание каких-то законов, этого на вашей памяти не было?

Константин Добрынин: Все начинается с малого.

Михаил Соколов: Или заканчивается так, как вы видите: вас в Совете Федерации нет, и фильтра не будет работающего.

Константин Добрынин: Да.

Михаил Соколов: А почему? Сильный аргумент был?

Константин Добрынин: Я считаю, что на тот момент, когда президент запрашивал у Совета Федерации разрешение на использование этого права, ситуация была для парламентариев не очень ясная. Более того, те аргументы, которые нам были приведены, они говорили о том, что такой механизм в рабочем положении у президента может быть.

Другое дело, что все, выражу солидарное мнение, никто не хотел, чтобы президент этим правом воспользовался. И он им не воспользовался.

Михаил Соколов: То есть право было отозвано, и вы так же дружно проголосовали назад?

Константин Добрынин: Да, право было отозвано.

Михаил Соколов: А потом российские войска активно участвовали в боевых операциях около Иловайска и Дебальцево.

Константин Добрынин: Это вопрос оценочный. Потому что если мы говорим о том, что российские войска участвовали, этот факт должен быть установлен, он не установлен.

Михаил Соколов: Военная техника тоже из магазинов туда поступает свеженькая, на фронт, в эти донецкие "республики"?

Константин Добрынин: У меня нет юридического ответа на этот вопрос. Потому что то, что происходит на Украине, то, что, я надеюсь, заканчивается – это самый дурной сон, который можно было бы придумать.

Константин Добрынин: Вы имеете в виду, голосовал ли я по тем законопроектам, которые касаются присоединения?

Михаил Соколов: Совершенно верно.

Михаил Соколов: И у вас есть аргументы в пользу этого решения?

Константин Добрынин: Крымская история длинная, ее можно долго обсуждать. Если коротко, то я отношусь к истории с Крымом следующим образом: я считаю, что то, что происходит сейчас, условно назовем, Крым, Сирия, Украина – это незавершенный процесс распада Советского Союза. Вот то, что происходит сейчас и то, что мы для себя считаем неким большим временным периодом, на самом деле через сто лет в учебнике истории будет три строчки об этом, что это и есть распад Советского Союза. Крым, который сначала достался Украине, после референдума перешел к России, то есть некий длящийся процесс и еще неизвестно, что будет происходить дальше.

Михаил Соколов: И референдум был, вы считаете? В юридическом смысле это можно референдумом назвать?

Константин Добрынин: Если мы начинаем говорить о двух международных принципах, один принцип – это право наций на самоопределение, второй принцип – территориальная целостность, то они будут равны, потому что не может быть один принцип выше другого. А дальше мы уже говорим о практике реализации одного принципа, либо второго принципа.

Михаил Соколов: Как быть с договорами с Украиной, например, договор 1997 года, который даже не отменен, Россия его нарушила, он признавал территориальную целостность Украины. Вы же юрист, вы считаете нарушение Россией международных договоров нормальным?

Константин Добрынин: Я вообще считаю, что нарушение международных договоров Россией и всеми – это не нормальное явление. Нельзя рассматривать ситуацию абстрактно, ее надо рассматривать всегда конкретно.

Михаил Соколов: То есть не надо выполнять подписанные договоры?

Константин Добрынин: Я считаю, что всегда есть аргументы, если мы говорим о ситуации украинской, с одной и с другой стороны. Оба этих принципа здесь применимы и один, и второй.

Михаил Соколов: Получается так, что Россия прихватила Крым, а теперь она будет за это платить, санкции, неприятности различные экономические, углубление кризиса. Вам как юристу и политику все понятно, это достойная цена за это территориальное приобретение?

Константин Добрынин: Я думаю, что ситуация, которая касается вообще санкций, международной изоляции частично – это вопрос, который рано или поздно подойдет к тому, чтобы все стороны начали договариваться. Кто-то называет это Ялта-2, я бы назвал Рейкьявик-2, если говорить о неких новых принципах жизни на нашей планете.

Михаил Соколов: А я бы предложил Нюрнберг-2.

Константин Добрынин: Каждый имеет право на свою точку зрения, вы считаете так, я считаю по-другому, а истина будет где-то посередине.

Михаил Соколов: Посередине не бывает. Между Нюрнбергом и Ялтой середины нет. С Гитлером никто мира не заключал.

По поводу применения войск в Сирии, как бы вы проголосовали, вы не успели проголосовать, вас уже выгнали из Совета Федерации.

Константин Добрынин: Меня не выгнали из Совета Федерации.

Михаил Соколов: Выдавили.

Константин Добрынин: Никто меня не выдавливал.

Михаил Соколов: Вы сами ушли?

Константин Добрынин: Из Совета Федерации я ушел сам.

Михаил Соколов: Хорошо, я вам поверю. По Сирии вы бы как проголосовали?

Константин Добрынин: По Сирии, мне кажется, было более простое голосование. Потому что с точки зрения тех договоров между Сирией и между СССР в 1980 году, и между той ситуацией, которая сложилась в Сирии к моменту голосования, аргументов за предоставление этого права было достаточно.

Михаил Соколов: А если Россия там вляпается в неприятную историю типа Афганистана?

Константин Добрынин: Любое право на ввод войск – это всегда плохо, потому что потенциально, естественно, правильно говорите, риск того, что начнутся человеческие потери.

Михаил Соколов: Солженицын говорил: "надо воевать в неотвратимой войне". Тут, наверное, можно с ним согласиться. Сирия не была неотвратимой.

Константин Добрынин: Мы не знаем, была ли она неотвратимой или могла бы она стать неотвратимой. Но то, что это абсолютно реальная угроза – это никто отрицать не будет. Главное, чтобы то, что происходит в Сирии, не переросло в сухопутную операцию, чтобы не было второго Афганистана.

Михаил Соколов: Я вас слушаю и думаю: ваша оппозиция касается всяких деталей небольших, подрихтовать, улучшить закон, троллей успокоить. Я не понимаю все-таки, за что вас репрессировали, попросили уйти из Совета Федерации?

Константин Добрынин: Почему вы решили, что это оппозиция? Это позиция, она просто немножко другая, она отличается от, может быть, мейнстрима. Проблема как раз в том, что абсолютно спокойная центральная позиция кажется некоей выдающейся и суперлиберальной, но по факту это не так.

Михаил Соколов: Фон такой.

Константин Добрынин: Так получается, но это получается потому, что время сейчас такое.

Михаил Соколов: Что значит время такое? Время, когда, извините, экстремисты консервативного толка захватывают все политическое пространство?

Константин Добрынин: Я бы не сказал экстремисты консервативного толка. Давайте говорить о том, что Россия консервативна – это надо признать, консерватизм сейчас в моде. Это такой период, он пройдет.

Михаил Соколов: Хорошо бы он прошел побыстрее.

Мне кажется, что надо этому помочь. Вы в адвокатской палате, чем собираетесь заниматься теперь?

Константин Добрынин: Там несколько направлений, которые я считаю необходимым довести до ума. Если очень коротко, то я бы это обозначил три направления. Первое – это законопроектная, законоэкспертная работа, то, чего сейчас очень мало. То есть это есть, но это есть в индивидуальном плане, когда некоторые активные адвокаты начинают взаимодействовать с законодателями, предлагают свои конкретные идеи, причем эти идеи, как правило, очень точные, потому что они с земли. Адвокат все-таки занимается правом. Второе – это сделать ее экспертной площадкой серьезной, потому что 75 тысяч человек – это достаточно много. И третье – это сделать так, чтобы адвокатов не воспринимали как соперников, а воспринимали как равных за этим правовым столом.

Михаил Соколов: Хотел вас спросить еще об одной инициативе. "Единая Россия" собирается вносит закон о Конституционном собрании, что может привести и к изменению Конституции, в частности, неизменяемых глав о правах и свободах. Есть такой риск?

Константин Добрынин: Я думаю, этого риска нет. Насколько я понимаю, это внес коллега Федоров, который славен своими инициативами. Может быть, я ошибаюсь, но я уверен, что этот законопроект не будет принят ровно по одной простой причине: потому что если принимать такой законопроект, то надо подавать некий знак о том, что давайте менять Конституцию, в том числе неизменяемую главу вторую, которая говорит о правах и свободах, и первую главу, которая говорит о конституционном строе, и девятую главу. То есть это сейчас не нужно делать вообще, потому что мы можем открыть огромное поле для попыток переписать конституцию. Я считаю, что переписывать конституцию сейчас не надо.

Михаил Соколов: Вы считаете так, а Владимир Путин может посчитать иначе.

Константин Добрынин: У Владимира Путина одно мнение, у меня другое мнение.

Я не думаю, что Владимир Путин будет за то, чтобы сейчас переписывать конституцию.

Михаил Соколов: Вы все-таки не считаете себя проигравшим в битве с думскими троллями?

Константин Добрынин: Нет, не считаю, конечно.

Михаил Соколов: А почему?

Константин Добрынин: Потому что издавать могучий рев на холостом ходу, конечно, очень здорово, если мы говорим о законодательстве троллей, но это всего-навсего рев, который не порождает ничего, а те последствия правовые, которые появляются, они в итоге все равно правом быть перестанут.

А если ты говоришь, отстаиваешь некие свои позиции, делаешь так, как ты думаешь, по крайней мере, в итоге ты окажешься правым, но может быть через некоторое время.

Законы, как и другие нормативные правовые акты, представляют собой результат правотворчества. Но их разработка и принятие имеют свои особенности, обусловленные местом и ролью закона в правовой системе общества. Создается закон в процессе законотворчества – важнейшей составной части нормотворческой деятельности.

Законодательный процесс - это вся совокупность общественных отношений, возникающих в процессе инициирования, подготовки, обсуждения и принятия закона. С формальной точки зрения законодательный процесс есть сложная система организационных действий (процедур), результатом которых является создание закона. Конституционный Суд РФ определяет законодательный процесс как «конституционно установленный ряд последовательно сменяющих друг друга этапов, и характер возникающих, развивающихся и прекращающихся правоотношений его участников, их взаимных прав и обязанностей».

Принципы, на которых базируется законодательный процесс:

1.Принцип верховенства прав человека . Нормативные акты должны воплощать приоритет основных прав и свобод человек. Этот принцип закреплен в статье второй Конституции России: “Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина - обязанность государства”.

2.Принцип иерархии актов (законности). Соответствие актов нижестоящего уровня нормативным актам, обладающим большей юридической силой. Lex superior derogat legi interior (перев. с лат.) – акт большей юридической силы имеет приоритет перед актом меньшей юридической силы.

3.Принцип компетентности. Законы должны быть изданы в пределах компетенции соответствующего государственного органа или должностного лица.

4.Принцип формализации. Обязательным условием законности является строгое соблюдение правотворческих процедур при принятии закона и введении в действие.

5.Принцип публичности (общедоступности). Законы должны быть официально опубликованы для всеобщего сведения, что обеспечивает реальное получение информации о содержании закона всеми лицами, права и интересы которых ими затрагиваются. Неопубликованный закон не применяется и не порождает правовых последствий.

6.Приоритет международно-правовых источников . Если надлежаще ратифицированным международным договором установлены иные правила, чем законом, то применяются нормы международного договора.

7.Принцип перспективного действия . Законы обратной силы не имеют, если только самим актом не установлено иное.

Законодательный процесс в РФ имеет особенности.

(1) он урегулирован непосредственно Конституцией Российской Федерации,

(2) установлен строго определенный круг субъектов законодательной инициативы,

(3) в законодательном процессе участвуют органы всех ветвей власти при ведущей роли Государственной Думы Федерального Собрания.

Выделяют 4 основные стадии законодательного процесса: 1) внесение законопроекта (законодательная инициатива); 2) рассмотрение законопроекта в палатах, комитетах (комиссиях) парламента (обсуждение законопроекта); 3) принятие закона; 4) опубликование закона.

Законодательная инициатива – это право уполномоченных субъектов официально поставить вопрос об издании законов и вносить их проекты на рассмотрение законодательного органа. Выступление с законодательной инициативой влечёт обязательное обсуждение её в парламенте. Согласно Конституции правом законодательной инициативы обладают Президент России, Совет Федерации в целом, отдельные члены Совета Федерации, депутаты Государственной Думы, Правительство, законодательные (представительные) органы субъектов Российской Федерации, а также Конституционный Суд, Верховный Суд, по вопросам их ведения.

Вносимые в Государственную Думу законопроекты о налогообложении, о выпуске государственных займов, изменении финансовых обязательств государства, другие законопроекты, предусматривающие расходы, покрываемые за счет федерального бюджета, вносятся только при наличии заключения Правительства России, отвечающего за финансово-кредитную политику государства.

Законопроект обсуждается на заседаниях Государственной Думы поэтапно в трех чтениях. На этой стадии в текст законопроектов вносятся поправки, изменения, дополнения. Государственная Дума принимает закон большинством голосов от общего числа депутатов и в течение пяти дней передаёт его на рассмотрение в Совет Федерации. Обязательному рассмотрению в Совете Федерации подлежат законопроекты по вопросам федерального бюджета, федеральных налогов, финансового, валютного, кредитного права, таможенного регулирования, денежной эмиссии, ратификации и денонсации международных договоров, статуса и защиты государственной границы, войны и мира. Совет Федерации одобряет закон большинством голосов от общего числа членов палаты. Если в течение четырнадцати дней Совет Федерации не рассмотрел закон, он считается одобренным.

Совет Федерации вправе отклонить закон – наложить вето. В этом случае создаётся согласительная комиссия для преодоления разногласий. После работы комиссии закон повторно рассматривается в ГосДуме. Если при повторном голосовании за закон проголосует не менее двух третей от общего числа депутатов Государственной Думы, он считается принятым даже без одобрения Советом Федерации.

Федеральный конституционный закон считается принятым, если он одобрен большинством не менее трех четвертей голосов от общего числа членов Совета Федерации и не менее двух третей голосов от общего числа депутатов Государственной Думы.

Принятый Государственной Думой и одобренный Советом Федерации законопроект в течение пяти дней направляется Президенту для подписания и обнародования. На эту процедуру отводится 14 дней. В течение этого срока Президент может отклонить закон, наложив на него вето, и вернуть обратно в ГосДуму. ГосДума и Совет Федерации вновь рассматривают возвращенный закон. Если при повторном рассмотрении закон будет одобрен в ранее принятой редакции большинством не менее двух третей голосов от общего числа членов Совета Федерации и депутатов Государственной Думы – вето считается преодоленным. В этом случае Президент обязан в течение семи дней подписать и обнародовать закон.

Действует Федеральный закон "О порядке опубликования и вступления в силу федеральных конституционных законов, федеральных законов, актов палат Федерального Собрания". В течение 7 дней после подписания Президентом РФ закон должен быть опубликован в “Российской газете”, «Парламентской газете» и “Собрании законодательства Российской Федерации”.

Официальным опубликованием федерального конституционного закона, федерального закона, акта палаты Федерального Собрания считается первая публикация его полного текста в "Парламентской газете", "Российской газете", "Собрании законодательства Российской Федерации" или первое размещение (опубликование) на "Официальном интернет-портале правовой информации" (www.pravo.gov.ru).

Федеральные законы вступают в силу одновременно на всей территории Российской Федерации по истечении десяти дней после дня их официального опубликования, если самими законами или актами палат не установлен другой порядок вступления их в силу.

Похожая информация.

Законотворческий процесс - это не только особая форма государственной деятельности по разработке и установлению правовых норм, но и творческий процесс, строящийся на основополагающих принципах, образующих его логические основы.

В юридической литературе выделяют четыре основополагающих принципа:

Принцип адекватного отражения нормативно-правовых потребностей.

Принцип понятийной определенности.

Принцип модальной сбалансированности.

Принцип ретребутивной обеспеченности.

Принцип адекватного отражения нормативно-правовых потребностей .

В демократическом обществе объективно - необходимое определяет логический слой законотворческого процесса. Каждая правовая норма должна иметь свой логический фундамент, содержание определено закономерностями общественного развития, его реальными потребностями.

Воля законодателя, как регулирующая сторона его сознания, должна быть оптимально мотивированна. А.А. Кененов и Г.Т. Чернобель выделяют мотивацию как «особую логическую стадию законотворческого процесса». Задача состоит в том, чтобы создать надежный организационно-правовой заслон немотивированным (или недостаточно мотивированным) законодательным актам. Только научно обоснованный норматив может быть облечен в официальные правовые нормы, и это следовало бы закрепить конституционно.

Немаловажным подставляется вопрос о подготовке плана законодательных работ на перспективу. Коллектив авторов во главе с проф. Ю. Тихомировым предлагает в плане законопроектных работ на 2-3 года предусматривать темы важнейших законопроектов с указанием на то, кто и в какие сроки должен их подготовить.

В.Н. Синюков считает, что «возможно, потребуется мораторий на некоторые забежавшие вперед законы, акты для сбалансирования их предписаний с реальными экономическими и политическими возможностями общества».

Принцип понятийной определенности

Язык закона - единственный способ выражения мысли законодателя, а правотворческое мышление лежит в основе законодательной деятельности. Он ее и основное средство формулирования правовой нормы.

Язык нормативного акта должен быть понятен и общеупотребителен, в то же время ему необходимо быть четким, и ясным, кратким. Логичность текста закона - общее требование для процесса нормотворчества достигается через ясность языка закона. Он должен быть настолько прост, чтобы каждый гражданин мог бы точно и правильно понять права и обязанности, которые порождает для него правовая норма, общий смысл правового предписания, и иметь четкую установку на его выполнение. Но здесь возникает опасность излишнего упрощения правового языка, которая может привести к его вульгаризации, стать помехой правильного словесного выражения некоторых тонкостей законодательной регламентации. Соответственно, по мнению С.Пасова Б.П.: «доступность языка можно выразить через два основных критерия:

I. Каждый должен точно и правильно понимать свои права и обязанности, которые порождает закон.

2. Каждый мог понять общий смысл юридического предписания в связи с его предназначением в системе социальных норм».

Лаконизм - еще одно основное требование к языку законодателя.

Требование точности языка заключается в наиболее полном и правильном, отражении сути правового предписания.

Правовые определения должны базироваться на определенно консенсусе. Слова и выражения, имеющие юридическое значение, должны использоваться в одном и том же смысле во всех правовых актах.

Е.Лукьянов справедливо считает необходимым установить правило: «каждый новый термин должен быть четко определен в том нормативном акте, где он появился впервые и внесен в соответствующий перечень».

Еще одно необходимое требование к правовым определениям - они должны быть дискурсивными, т.е. находящимся в общем логическом «сцеплении» с предшествующими общепризнанными определениями.

Принцип модальной сбалансированности

Модальный феномен всякой нормативной реальности выражается, как правило, в модусах: «разрешено», «требуется» («обязательно»), «запрещено». Правовой характер этот модальной триптих приобретает в общественных отношениях, одной из сторон которых выступает власть. Эффективность функционирования таких отношений обусловлена тем, насколько сбалансированы, т.е. в каком логическом отношении находятся составные правовой модальности, как они согласуются между собой. Нормальное, социально здоровое законодательство - не произвольный набор того или иного количества нормативов. Каждый модус имеет конкретные логические предпосылки. Любое, самое незначительное противоречие в законодательстве - это функциональная «дыра», деформирующая и дестабилизирующая правоприменительный процесс.

К сожалению, отработанной концепции модусной сбалансированности правовых нормативов, вырабатываемых и принимаемых их законодателем, в нашем правоведении нет.

Участник «круглого стола» журнала «Советское государство и Право» по вопросам теоретических проблем и перспектив законодательства России Е.А. Черенков, «оценивая нынешнее состояние соотношения законов и подзаконных актов как временное, вынужденное, считает, что продолжать работу по подготовке и принятию нормативных актов, воссоздающих баланс между законами и актами управленческих органов с ограниченными возможностями последних». Такими актами могли бы стать закон о порядке подготовки и принятии законодательных актов, правила подготовки и издания правительственных и ведомственных актов.

Закон - гениальный регулятор правовых отношений. Для того, чтобы этот акт высшей государственной власти стал реальной основой правопорядка, А.А. Кеченов и Г.Т. Чернобель считают, что необходимо «установить, во-первых, круг вопросов общеправового характера, который должен регулироваться исключительно на федеральном уровне, и, во-вторых, уточнить систему государственных органов, имеющих право законодательной деятельности».

Именно общечеловеческие правовые ценности и создают предпосылки для определенного согласования внутригосударственного и международного права для установления универсального правового регулятора общественного бытия.

Принцип ретрибутивной обеспеченности

Ретрибутивная обеспеченность, что в переводе с латыни означает воздаяние, возмещение, оплата, является функциональной спецификой права, условием - его эффективного действия.

Закон без санкций теряет свой практический смысл. Образуя механизм юридической защиты на случай возникновения правонарушающей ситуации, санкции определяют содержание и реальную функциональную силу принципа неотвратимости юридической ретрибуции, игнорирование которого или непоследовательное проведение могут привести к деградации или даже к гибели самой государственности, как таковой.

Совершенствование правоприменительной деятельности - актуальный и злободневный вопрос.

Кеченов А.А, Чернобель Г.Т. предлагают «конституционно установить, что судебное рассмотрение юридических споров распространяются на всех субъектов правовых отношений без каких-либо исключений».

Любой диктатор может опираться на эту формулу («верховенство закона»), уничтожая при этом всякую тень законности. В подлинно правовом государстве доминирует справедливый закон. Идея справедливости лежит в основе демократической системы права, определяет культуру взаимоотношений государства и его граждан, меру правовой свободы или же ретрибуции. Социально несправедливое не должно иметь юридической силы. Необходимо ввести в юридический оборот такие понятия, как «антиконституционный закон» и «неправомерные санкции». Следует отметить, что в правовом государстве акты общественного протеста, не нарушающие общественный порядок, юридическим ретрибуциям не подлежат.

Кененов А.А, Чернобель Г.В. Логические основы законотворческого процесса. // Правоведение.I99I №6. C.71.

Общеизвестно, что с точки зрения достижения социально-экономически приемлемых результатов, контрольно-надзорная деятельность государства всегда и везде была очень непростой. Россия не исключение – в последние годы особую социальную остроту в российском обществе приобрели проблемы контрольно-надзорной деятельности, вызванных, в первую очередь, чрезмерными масштабами административного контроля за предпринимательством.

Конечно, государство всегда стремилось найти приемлемый баланс интересов между свободой и экономической эффективностью, с одной стороны, и безопасностью, открытостью и законностью хозяйственной деятельности с другой. Именно для этого 21 декабря 2016 года была принято программа «Реформа контрольной и надзорной деятельности» с целью снизить чрезмерное административное давление на бизнес, попутно решая и другие, очень важные проблемы российской экономики: улучшение конкурентной среды, борьба с теневой экономикой, повышение собираемости налогов и пр. При этом, в качестве инструментария была применена риск-ориентированная методика, когда особое внимание при контроле уделяется на объекты повышенного риска.

Так, на период проведения реформы за период 2017–2025 гг. предусматривается достичь:

1. Снижения ущерба охраняемым законом ценностям (жизнь и здоровье человека) на 50%.

2. Сокращения материального ущерба (по контролируемым видам рисков) на 30%.

3. Снижение административной нагрузки на бизнес на 50%.

На фоне широкой известности общенациональной кемеровской трагедии, прекращения деятельности «Открытого правительства» занимавшегося вопросами контрольно-надзорной деятельности, многие достижения в сфере ее реформирования ушли в тень, остались неизвестными широкому кругу общественности. А зря, считаю, что дальнейшему улучшению ситуации должна содействовать не только долголетняя критика контрольно-надзорной службы страны, но и популяризация ее быстрых и впечатляющих достижений последних лет.

Например, для снижения административного давления была изменена сама «философия» контрольных мероприятий, были внедрены новые алгоритмы проверок, когда новое требование внедряется лишь после отмены 2-х устаревших, совместная с бизнесом отмена устаревших требований, онлайн сервисы отслеживания индивидуального трека и дистанционное взаимодействие с контрольно-надзорными органами, электронные паспорта проверок в Едином реестре проверок и т. д.

Кроме того, для достижения поставленных целей были проведены мероприятия по налаживанию умного и экономичного контроля, в том числе:

Проведена классификация объектов надзора по классам опасности.

Сделан упор на плановые проверки объектов высокого и среднего риска.

Внедрена система чек-листов по каждому объекту проверки с учетом уровня риска.

Ключевые показатели контрольно-надзорных органов нацелены на уменьшение ущерба.

В результате, всего за год проведения реформы были достигнуты впечатляющие результаты. Отмечу лишь некоторые из них.

В сфере создания справедливой конкурентной среды, улучшения условий ведения бизнеса и сокращения теневого секторабыли проведены мероприятия по улучшению контроля за доходами предпринимателей. Новые информационные технологии, создание единого информационного пространства контроля и надзора помогли без повышения ставок налогов значительно повысить отчисления в бюджеты разных уровней. В перспективе, эти меры позволят устранять неравные конкурентные условия, сокращать теневой сектор, перераспределять ресурсы в пользу эффективных бизнесменов. В частности, введение в сфере услуг системы передачи данных о розничных продажах в режиме онлайн с применением специальной контрольно-кассовой техники позволило уже в течении первого года подключить к этой системе почти 800 тыс. налогоплательщиков, увеличить парк онлайн-касс на 2 млн единиц, то есть на 75%. К 1 июля 2019 года онлайн-кассы будут внедрены во всей сфере услуг.

Продолжается неуклонный выход из тени сферы торговли: только в 2017 г. в два раза выросла средняя выручка на одну кассу, на 38% увеличились поступления НДС. За счет компьютеризации мониторинга и выявления правонарушений в 2017 году число оперативных проверок снизилось более чем в 2 раза и в 6 раз за 1 квартал 2018 (при повышении числа результативных проверок, вскрывших нарушения - до 90%).

Но для настоящего прорыва все это пока недостаточно. Хотя сами достижения были объективными, очевидными, быстрыми и значительными, они довольно скоро вскрыли глубину еще нерешенных проблем. Если конкретнее - впечатляющее сокращение многих видов контрольных мероприятий показало, что само качество оставшихся проверок остается острой и пока нерешенной проблемой, суть которой не столько в избыточности административных требований, сколько в отсутствии приоритетности самих результатов проверок. Для того чтобы контрольно-надзорная служба работала именно в интересах общества, а не для отчетов, она должна доказательно обосновывать, что вскрытые отклонения от нормативов создают реальную опасность жизни и здоровью людей, подрывают финансовые интересы инвесторов или ухудшают качество выпускаемых товаров и услуг.

Более того, контрольно-надзорная деятельность призвана уменьшать риски для граждан, а не приводить все реальные обстоятельства проверок к некой формальной «законности». Очень часто достижение такой законности, с учетом быстрых изменений в российском регулировании, просто невозможно, а если учесть качество этого регулирования - подчас разрушительно. Поэтому сам факт нарушения требований закона (на самом деле, конечно, не закона, а в большинстве случаев - устаревшего подзаконного акта, распоряжения, норматива) не может быть веским основанием для принятия репрессивных мер против предприятия. Контрольно-надзорные органы должны придерживаться принципа не «формального соблюдение закона», а принципа «предупреждение угроз».

Перефразируя известную цитату применительно к реформе контрольно-надзорной деятельности, можно не просто сказать, что «цель - все, движение - ничто», а напомнить всем нам, что для достижения общенациональных приоритетных задач российского общества, такая деятельность государства всегда должна оставаться рациональной, но главное - мудрой.

Процедура рассмотрения и принятия закона о гоеударственном бюджете осуществляется парламентом, чья деятельность сосредоточивается на рассмотрении вопросов поступления средств в бюджет и их расходования по приоритетным направлениям. Для этой етадии также характерна организационная децентрализация бюджетного процесса. Проект бюджета становится предметом рассмотрения во многих комиссиях и комитетах парламента. Кроме того, в эту работу включается вторая палата парламента, в рамках которой к бюджетному процессу также привлекаются многие комитеты и комиссии. В случае возникновения разногласий между палатами в технологии парламентского прохождения бюджета предусматривается возможность формирования согласительной комиссии.

В процедуре принятия бюджета в странах с президентской формой правления важную роль играет президент, имеющий право отлагательного вето, применение которого влечет за собой возврат бюджета на повторное рассмотрение в парламент.

Принятый закон о бюджете подлежит промульгации главой государства. В некоторых странах (например, в ФРГ) предусмотрена процедура контрассигнации, которая предшествует промульгации закона о бюджете, после чего он публикуется в официальном издании.

Статья 72 Конституции Итальянской Республики 1947 г. указывает, что законы об утверждении и исполнении бюджета обязательно рассматриваются палатами с применением обычной процедуры, т.е. в отношении них не может быть использован порядок принятия законов парламентскими комиссиями, практикуемый в Италии. Также в отношении бюджетных и налоговых законов не допускается использование референдума.

Конституция Французской Республики 1958 г. дает пример еще одной важной нормы, формулы, веками кристаллизовавшейся в борьбе английской палаты Общин с монархами, а сейчас константы законодательного бюджетного процесса. Абзац 2 ст. 39 гласит: «Проекты законов о финансах и закона о финансировании социального обеспечения сначала вносятся в Национальное собрание». Кроме того, Конституция регулирует порядок взаимодействия палат парламента и правительства при принятии финансовых законов, законов о финансировании социального обеспечения, а также в случаях внесения в парламент проекта государственного бюджета в срок, не позволяющий рассмотреть его до начала финансового года.

Интересны положения Конституции Японии 1947 г. Она так же, как и французская конституция, содержит норму о внесении проекта бюджета в нижнюю палату, Палату представителей, причем идет дальше, указывая: «Если Палата советников приняла по бюджету решение, отличное от решения Палаты представителей, и если соглашение не достигнуто даже с помощью предусмотренного законом объединенного заседания обеих палат, или если Палата советников не приняла окончательного решения в течение 30 дней, за исключением времени перерыва в работе Парламента, после получения бюджета, принятого Палатой представителей, решение Палаты представителей становится решением Парламента». То есть при возникновении разногласий по бюджету за нижней палатой остается последнее слово.

Положением, которое получило большое распространение в конституционных актах, следует считать норму о том, что проекты финансовых законов, в частности государственного бюджета, при двухпалатном устройстве парламента рассматриваются сперва нижней, а потом верхней палатой. При этом в обычном законодательном процессе проект может быть внесен в любую из палат. Помимо конституционного обычая Соединенного

Королевства, данную норму в том или ином варианте содержат конституции Французской Республики (ст. 39 абз. 2), Японии (ст. 60 абз. 1), США (ст. 1 разд. 7 абз. 1). Эта норма имеет историческое и политическое объяснение, она выработалась в Великобритании и закрепилась в период, когда Палата общин, руководимая вигами, стала занимать приоритетное положение среди высших органов государственной власти. Именно общины были основным источником налоговых доходов Короны, и именно поэтому они, видя, что монарх в них нуждается, требовали, чтобы бюджет обсуждался в первую очередь с ними.

Другое отличие обычного процесса принятия законов в ФРГ применительно к бюджетным законам можно увидеть в п. 1 ст. 113 Основного закона: «Законы, увеличивающие предложенные Федеральным правительством бюджетные расходы, которые включают новые расходы или допускают их в будущем, нуждаются в согласии Федерального правительства. Это же относится и к законам, содержащим уменьшение поступлений или допускающим это уменьшение в будущем. Федеральное правительство может потребовать, чтобы Бундестаг отложил голосование по таким законам. В этом случае Федеральному правительству предоставляется шестинедельный срок для дачи Бундестагу своего мнения». Более того, в течение четырех недель после принятия такого закона бундестагом правительство может потребовать от нижней палаты нового рассмотрения того же проекта (и. 2 ст. 113 Основного закона ФРГ).

Еще одно ограничение прав законодательной власти в процессе рассмотрения и принятия бюджетного акта: невозможность внесения в проект поправок определенного содержания, например, поправок, увеличивающих государственные расходы или уменьшающих доходы. Помимо уже упомянутых в связи с этим Соединенного Королевства и Французской Республики, подобное ограничение содержится в регламенте Конгресса депутатов Королевства Испания: поправки об увеличении расходов рассматриваются, только если будут уменьшены расходы по другой статье в том же разделе бюджета, а конституция Королевства гласит, что уменьшение доходов или увеличение кредитов может быть предложено только с согласия правительства.

Смысл такого ограничения, возможно, таков. Законодатели в пылу политических баталий способны принимать недостаточно взвешенные решения и совершать поступки, рассчитанные на завоевание популярности среди электората. Бюджетные вопросы как нельзя лучше подходят для этого, поскольку затрагивают интересы почти всех граждан. При этом исполнительная ветвь власти, как правило, более сведуща в практике бюджетного регулирования, поскольку ее обязанностью является составление проекта и непосредственная реализация бюджетного нормативного акта, принятого парламентом. Вероятно, с помощью данной нормы пытаются сократить возможности для политических спекуляций применительно к государственному бюджету.

Пример другого интересного ограничения дает Итальянская Республика. Ее конституция в ст. 72 описывает особую и более простую процедуру рассмотрения и утверждения законопроектов. В соответствии с регламентом в определенных случаях проекты могут передаваться в комиссии, образованные пропорционально составу парламентских фракций. В этом случае проект не рассматривается палатой: решение за нее принимает комиссия. Однако абз. 4 той же статьи содержит перечень вопросов, законопроекты по которым должны рассматривается с применением обычной процедуры, т.е. палатой в целом. В этот перечень включены как законы, утверждающие бюджет, так и законы об исполнении бюджета. Почти такая же норма содержится и в п. 3 ст. 75 Конституции Королевства Испания, где допускается принятие законов комиссиями от имени парламента.

Использование такой оговорки применительно к закону о государственном бюджете, пожалуй, даже не требует комментария. Документ настолько серьезный, что должен рассматриваться всеми депутатами и получить одобрение всей палаты. В один ряд с бюджетными проектами в данном случае поставлены проекты по конституционным, избирательным вопросам, делегирующие законодательную власть, разрешающие ратификацию международных договоров.

Итальянская конституция в абз. 2 ст. 75 указывает, что в отношении законов о налогах и бюджете не допускается использование отменительного референдума, предусмотренного абз. 1 той же статьи. Конституция Королевства Дания также запрещает выносить на референдум в числе прочих финансовые законопроекты, законопроекты о дополнительных ассигнованиях, законопроекты о временных ассигнованиях, законопроекты о налогообложении (прямом и косвенном).

Возможно, такой запрет устанавливается потому, что бюджетный закон - слишком специальный документ, он чрезвычайно сложен для восприятия большинством граждан, как правило, именно для той группы, которая наиболее подвержена вредному воздействию политических спекуляций. Данное ограничение, как и многие другие, касающиеся государственного бюджета, имеет целью стабильность бюджетной сферы, ограждает ее от политики, насколько это возможно, следуя основному принципу: в государстве должен быть утвержденный бюджет.

Правительство обязано представить Конгрессу депутатов (нижней палате Генеральных кортесов) общий бюджет государства не менее чем за три месяца до истечения срока действия бюджета на предыдущий год (ч. 3 ст. 134 Конституции Испании).

Статья 60 Конституции Японии предусматривает специальный порядок прохождения бюджета через японский парламент, при том, что в целом законодательный процесс урегулирован японской конституцией достаточно сжато и неполно и фактически регулируется регламентами палат парламента. Бюджет сначала представляется на рассмотрение Палаты представителей, в то время как все иные законопроекты могут быть внесены в любую из палат. При этом мнение Палаты представителей в этом вопросе является определяющим.

Общий порядок законодательного процесса предусматривает принятие закона обеими палатами, при этом, если верхняя палата (Палата советников) отклоняет законопроект или в течение 60 дней не принимает но нему решения, то для принятия закона требуется процедура преодоления вето - одобрение законопроекта квалифицированным большинством в две трети голосов либо его рассмотрение на совместном заседании палат (ст. 59 Конституции). Однако в отношении бюджета полномочия Палаты советников нс столь велики. В соответствии со ст. 60 Конституции, если Палата советников приняла по бюджету решение, отличное от решения Палаты представителей, и если соглашение не достигнуто даже с помощью предусмотренного законом объединенного заседания обеих палат, или если Палата советников не приняла окончательного решения в течение 30 дней, за исключением времени перерыва в работе парламента, после получения бюджета, принятого Палатой представителей, решение Палаты представителей становится решением парламента. То есть в данном случае не требуется специальной процедуры преодоления вето.

Обсуждение проекта бюджета происходит, как это и предписано конституцией, сначала в палате представителей, где министр финансов выступает с бюджетной речью, в которой он дает общие оценки проекта бюджета и излагает основные направления бюджетной и денежной политики правительства. В тот же день ту же речь он произносит в палате советников. После этого начинается обсуждение проекта бюджета.

Проект бюджета вначале поступает в бюджетную комиссию нижней палаты парламента. Рассмотрев и одобрив проект, бюджетная комиссия передает его в Палату представителей, которая принимает решение по проекту. После одобрения Палатой представителей проект бюджета в начале марта передается в Палату советников, где проводится та же процедура обсуждения и одобрения сначала бюджетной комиссией, а затем палатой. Бюджет утверждается в виде закона о бюджете и вступает в силу после его одобрения Палатой советников.

Статья 166 Конституции Бразилии распространяет на процедуру парламентского обсуждения законов о публичных финансах общие правила законодательного процесса, но при этом содержит ряд специальных требований. Прежде всего, в § 1 ст. 166 Конституции Бразилии предусмотрено, что постоянная смешанная комиссия сенаторов и депутатов в обязательном порядке рассматривает представленные документы. Роль этой комиссии, как органа предварительного бюджетного контроля достаточно велика, о чем будет сказано в следующей

Темы для обсуждения

• 1. Правовое регулирование рассмотрения проекта бюджета и утверждения бюджета Российской империи.
• 2. Правовое регулирование рассмотрения проекта общесоюзного бюджета и утверждения бюджета в СССР.
• 3. Зарубежная практика правового регулирования рассмотрения проекта бюджета и утверждения бюджета государства.