Как испечь пончики в масле. Приготовление домашних пончиков по лучшим рецептам. Как приготовить глазурь к этой сладкой выпечке

В сентябре 1941 года, советские войска сдали украинскую столицу наступающим немецким частям.
Этому предшествовали более трех месяцев боев, которые закончились окружением едва ли не всего Юго-Западного фронта (ЮЗФ) численностью более 700 тыс. человек.
На рассвете 22 июня 1941 года немецкая авиация совершила налет на Киев. Бомбы полетели на ж/д вокзал, завод Большевик, авиазавод, электростанции, военные аэродромы и другие стратегические объекты. Некоторые из них попали в жилые дома.
Город начали готовить к обороне. Прежде всего власти взялись за Киевский укрепрайон - опоясывавшую город линию из более чем 200 дотов, построенную в 1929-1935 годах. Перед ними строили противотанковые и противопехотные рвы. Ближе к городу создавали еще одну линию из дзотов и рвов. В самом Киеве возводили баррикады из мешков с песком и устанавливали противотанковые ежи. Каждый день на этих работах трудились 160 тыс. киевлян и жителей прилегающих сел.
Киевские заводы за две недели переориентировались на выпуск военной продукции. Даже школьники собирали пустые бутылки, чтобы сделать из них "коктейли Молотова".
На данном направлении немецкой группе армий Юг противостояли силы Киевского особого военного округа (КОВО), превращенные с началом войны в ЮЗФ. Фронт превосходил противника и по численности солдат, и по количеству техники. Но немцы были опытнее, отлично маневрировали, умело обходили и окружали советские силы. А Красной армии не хватало ни практики, ни инициативных командиров. Однако войска ЮЗФ сопротивлялись отчаянно, удивляя немцев упорством.
Киевляне почувствовали, что ситуация усложняется, и стали понемногу выбираться из города - хотя бы в окружающие села. Тем более что с конца июня стали вывозить предприятия и учреждения. В итоге Киев покинули 335 тыс. жителей.

Как же немцам удалось захватить Киев?

Не всегда эвакуация проходила организованно. Представители партноменклатуры пыталась вывезти свои семьи, подчас с огромным количеством багажа вплоть до пианино и комнатных растений. При этом местные власть имущие смешивались с семьями партийцев из Западной Украины, ехавшими через Киев транзитом на восток.
Бои вплотную приблизились к Киеву. Но 10 августа красноармейцы 37-й армии генерал-майора Андрея Власова перешли в наступление, и в течение нескольких дней освободили Жуляны, Пирогово, Теремки и другие пригороды. Тогда мало кто мог предположить, что геройский генерал примерно через год, в июле 1942-го, уже под Ленинградом попадет в плен, согласится сотрудничать с немцами, станет руководителем армии русских коллаборационистов - РОА. А в 1946 году Власова казнят в Москве.
Советское командование, боясь перечить Сталину, запретившему сдавать столицу Украины, не обращало внимания на то, что к северу от города немцы зашли очень далеко. В августе Вторая танковая группа Гейнца Гудериана и ряд других частей группы армий Центр, наступавших на московском направлении, выполняя директиву фюрера, повернули на юг. Танки Гудериана быстро дошли до Конотопа - города на Сумщине, в глубоком тылу киевской группировки. Навстречу им из района Кременчуга устремился Клейст.
В итоге войска ЮЗФ оказались на грани окружения, и военный совет фронта готов был оставить Киев, чтобы выйти из кольца. Однако Сталин был непреклонен: 11 сентября он лично связался с командующим ЮЗФ генерал-полковником Михаилом Кирпоносом и приказал удерживать город любой ценой. Уже через четыре дня немцы полностью окружили киевскую группировку, и лишь в ночь с 17 на 18 сентября Москва разрешила Кирпоносу отступление.
Но время было потеряно, и только некоторые подразделения выбрались из кольца.
А вот еще примерно 700 тыс. человек - основным силам фронта - повезло куда меньше. Их либо убили, либо пленили в ходе киевской операции. Выбираясь из окружения, погиб и сам Кирпонос, полегли или были захвачены в плен сопровождавшие его 800 офицеров и генералов - руководство фронта.
Оставляя Киев, советские войска, переправившись через Днепр, подорвали все четыре моста, по которым в тот момент шли другие части и беженцы. Также отступающие вывели из строя городскую электростанцию и водопровод, сбросили в Днепр тысячи мешков с продуктами. В тот момент никто не подумал о тех 400 тыс. киевлян, которые оставались в городе.
В Киеве начался короткий период анархии. На улицах и рынках властвовали мародеры, которые разбивали витрины магазинов, проникали в отделения банков и госучреждения.
19 сентября в Киев вошли немцы. Местное население настороженно встретило "гостей". Жителей города поразили, как вспоминал Малаков, вид победителей, - они излучали надменное превосходство.
В тот же день, в 14:00, возле Бессарабки группа пожилых киевлян вынесла немецким офицерам хлеб и соль, пытаясь таким образом наладить отношения с новой властью. Но горожане напрасно надеялись на мирное сосуществование. Со следующего дня начались расстрелы евреев.
Красная армия вернулась в город через три года. За время оккупации из Киева вывезли десятки тысяч людей на работы в Германию, еще примерно 100 тыс. расстреляны немцами в Бабьем яру. Город был сильно разрушен.
Освобождение Киева вышло таким же кровавым и трагическим, как и его оборона: стремясь войти в столицу Украины к очередной годовщине Октябрьской революции, советское командование не пожалело жизни сотен тысяч солдат.

Киевский «котёл» - крупнейший за всю историю человечества... Начальник Генерального Штаба Красной Армии Г.К.Жуков позднее писал в своих мемуарах, что ещё до начала сражения докладывал Сталину о необходимости отвода войск из излучины Днепра, однако был смещён с должности и к моменту начала Киевского сражения заменён на посту Начальника Генерального Штаба Б.М.Шапошниковым... Тем временем, изменив первоначальную задачу, немецкое командование начало подготовку к переброске 2-й танковой группы Гудериана и 2-й армии Вейхса из состава группы армий «Центр» с западного (московского) направления на юг к Киеву для уничтожения Юго-Западного фронта. Ставка ВГК обнаружила поворот 2-й танковой группы Гудериана на юг и 19 августа разрешила Кирпоносу отвести войска за Днепр, организовав оборону по его левому берегу, а на правом берегу было приказано удерживать один лишь Киев...

24 августа 2-я танковая группа начала наступление против войск фронта в направлении Конотопа. Несколькими днями позже из района Кременчуга ей навстречу начала боевые действия 1-я танковая группа Клейста, одновременно нанося дополнительный удар на Полтаву... 28 августа 2-я армия фон Вейхса начала наступление из района Гомеля на Чернигов, тесня 5-ю армию М. И. Потапова и, одновременно зажимая в тиски между своими подразделениями и частями 2-й танковой группы Гудериана, которая наступала восточнее в направлении на Конотоп, 21-ю армию Брянского фронта. 7 сентября 2-я танковая группа вышла к Конотопу. В этот же день маршал С.М.Буденный обратился в Ставку с просьбой об отводе 5-й армии и снова получил отказ. К 10 сентября с целью охватить с севера правый фланг Юго-Западного фронта и окружить советские войска в районе Киева 2-я танковая группа осуществила глубокий прорыв на стыке с Брянским фронтом на участке Конотоп - Новгород-Северский, частью сил проникнув в район Ромн. Противник форсировал Десну на участках восточнее Чернигова и на окуниновском направлении, Днепр - у Кременчуга и юго-восточнее. К этому времени резерв Юго-Западного фронта был полностью исчерпан... Тупиков, Василевский и Будённый настаивали на немедленном отводе войск из Киева, Шапошников был против немедленного отвода войск. Ставка предлагала вести отчаянные атаки на конотопскую группу противника во взаимодействии с Брянским фронтом,... Киев не оставлять, мостов не взрывать до особого распоряжения. 12 сентября маршал С.М.Будённый был отстранен от должности главнокомандующего Южным направлением...

15 сентября 1941 года гигантское кольцо вокруг 5-й, 21-й, 26-й и 37-й советских армий замкнулось. В окружении оказалось и управление Юго-Западного фронта... Теснимые со всех сторон противником, расчлененные и оставшиеся без управления части, понесшие большие потери в предыдущих боях, действовали разрозненно и беспорядочно, а чаще небольшими группами. В ночь на 19 сентября советские войска оставили Киев... 26 сентября Киевская стратегическая оборонительная операция советских войск была завершена. Киевский котёл 1941 года

Поражение под Киевом стало тяжелым ударом для Красной Армии... По немецким данным под Киевом к 24 сентября было взято в плен 665 тыс. человек. По данным, опубликованным в 1993 Генеральным штабом Вооруженных Сил РФ, советские потери составили свыше 700 тыс. человек, из них 627,8 тыс. безвозвратно. Поражение Юго-Западного фронта открыло противнику дорогу на Восточную Украину, в Приазовье и Донбасс. 8 октября в Приазовье была окружена и погибла 18-я армия Южного фронта, 16 октября был оставлен врагу Одесский оборонительный район, 17 октября пал Таганрог, 25 октября захвачен Харьков, 2 ноября - занят Крым и блокирован Севастополь.

____________________________

Телеграммы командующего 26-й армии генерал-лейтенанта Костенко, части армии которого пробивались из окружения под Оржицей (к востоку от Киева, - прим.ред. ).

Горящий советский танк и грузовики после попытки прорыва из «киевского котла» в районе города Оржица, 23-26 сентября 1941 года, из блога

«Армия находится в окружении. С армией окружены все тылы ЮЗФ, неуправляемые, в панике бегущие, забивая все пути внесением в войска хаоса.Все попытки пробиться на восток успеха не имели. Делаем последнее усилие пробиться на фронте Оржица... Если до утра 29.9 с. г. не будет оказана реальная помощь вспомогательным ударом с востока, возможна катастрофа.

Штарм 26 - Оржица.

«Связь... потеряна двое суток. 159 сд ведет бои в окружении в Кандыбовка, 196 сд и 164 сд отрезаны и ведут бои в районе Денисовка. Остальные части окружены Оржица. Попытки прорваться оказались безуспешными. В Оржица накопилось большое количество раненых, посадка санитарных самолетов невозможна связи малым кольцом окружения.22.9. Делаю последнюю попытку выхода из окружения на восток. Прошу ориентировать в обстановке и можно ли ожидать реальной помощи.

Костенко, Колесников, Варенников»

Советские военнопленные перебирают захваченное немцами военное имущество частей Юго-Западного фронта, Оржица, сентябрь 1941 года, из блога

«Положение исключительно тяжелое. С наступлением темноты попытаюсь с остатками прорваться в направлении Оржица - Исковцы - Пески. Громадные обозы фронта и раненых вынуждены оставить в Оржица, вывезти которых не удалось.

Костенко, Колесников»

«Начальнику Генштаба Красной армии. Нахожусь Мацковцы. Боевых частей не имею. Продержаться могу не более суток. Будет ли поддержка?

Если у кого претензии к оценочным суждениям автора, то с этим - пожалуйста к нему:) :

Киев начали бомбить уже на рассвете 22 июня 1941-го, а 19 сентября немцы вступили в город.
Взятие Киева было отмечено чудовищной и самой крупной катастрофой за всю мировую историю войн - окружением и уничтожением Советского Юго-Западного Фронта, советские потери составили более 600 тысяч человек.
Спустя несколько дней сработал прощальный подарок немцам и киевлянам от советских спецслужб - 24 сентября в центре города прогремела серия взрывов и начался сильнейший пожар. Крещатик и окружающие его кварталы были практически уничтожены.
К сожалению, немецкое командование не очень напрягали проблемы киевлян и оккупация города проходила в лучших коммунистических традициях. Пребывание немцев в Киеве обозначилось такими "прелестями", как уничтожение людей в Бабьем Яру, принудительные отправки украинцев на работу в Германию и создание на территории города двух концлагерей.
Освобождение Киева, как и захват, сопровождалось немыслимыми потерями. Желание успеть к юбилейной годовщине октябрьского переворота привело к невероятно трагическим последствиям - освобождение Киева стоило жизни 417 тысячам бойцов Красной Армии.

Это большая подборка фотографий, иллюстрирующая те кровавые события. Здесь много редких, уникальных кадров древнего города, очередной раз сменившего хозяев.

Оборонительные и противотанковые сооружения возле гастронома на пересечении Брест-Литовского проспекта (ныне - проспект Победы) и 2-го Дачного переулка (ныне - улица Индустриальная), 1941 год. Сейчас на этом месте находится станция метро Шулявская.

Оборонительные сооружения на улице Ленина (ныне - Богдана Хмельницкого) возле пересечения с улицей Лысенко, 1941 год. Справа от этого места сейчас находится Зоологический музей.

Оборонительные сооружения на улице Крещатик, 1941 год. Фото сделано со стороны Бессарабской площади. В центре фотографии, с левой стороны улицы видно высотное здание ЦУМа.
Оборонительные сооружения на пересечении бульвара Шевченко с улицами Саксаганского и Дмитриевской, то есть в районе современной площади Победы, 1941 год.
Пылающий завод Большевик, результат немецких бомбежек, 23 июня 1941 года.
Строительство земляных оборонительных сооружений поперек улицы Лютеранской в районе Крещатика, 1941 год.

Немецкий бронетранспортер SdKfz-231, захваченный солдатами 1-го дивизиона 4-го батальона особого назначения НКВД.

Т-26 на Цепном мосту, тогда мост назывался им. Е. Бош, 1941 год. Цепной мост был взорван в сентябре 1941-го отступающими красноармейцами и восстановлен уже никогда не был. На этом месте сейчас стоит мост Метро.
Трофейная самоходно-артиллерийская немецкая установка StuG-III у входа в оперный театр, 1941 год.
Разграбленный мародерами магазин "Газированная вода" на Крещатике, 19 сентября 1941 года. В этот день немецкие войска вошли в город.
Разгромленный "Красный уголок" в Павловском садике на пересечении улиц Ново-Павловской и Гоголевской, 19 сентября 1941 года.
Немецкая аэрофотосъемка Киева, июнь 1941 года. Цифрами обозначены: 3 - здание старого Арсенала, 5 - Подольский ж/д мост, 6 - мост Е. Бош и его продолжение - Русановский мост, 7 - еще не законченный деревянный Наводницкий мост, сейчас на его месте мост им. Патона, 8 - Дарницкий ж/д мост.
Первые немецкие машины на Крещатике, сентябрь 1941 года. Снимок сделан в районе Бессарабского рынка. В 41-ом на этом месте была бакалея, а сейчас там несколько спортивных магазинов.
Интересно, что немец ведет машину сидя на дверце, таким образом, улучшая себе обзор. В руках некоторых киевлян пакеты с продуктами, последнее, что удалось забрать из разгромленных магазинов.
Автомобиль "Ауди" стоит напротив дома №47 по улице Крещатик, в то время там находился отель "Национальный", сентябрь 1941 года. На снимке видно, что у женщины на ногах тапочки, плетенные из камыша. Мальчик справа держит в руках лото или шахматы, вероятно украденные из какого-то магазина. В то время они никому уже не были нужны...
Немецкий мотоциклист на Крещатике, киевляне с интересом смотрят на него, сентябрь 1941 года. Справа - здание ЦУМа, впереди - Бессарабка. Это фотография из американского журнала "Life" за 3 ноября 1941 года.

Разведывательное подразделение Вермахта, 19 сентября 1941 года. Слева - здание старого Арсенала, справа - башня Ивана Кушкина со сделанной в ней амбразурой, в глубине видно Святотроицкие ворота лавры. На тротуаре - рельсы трамвая №20, сейчас на этом месте - маршрут троллейбуса №20. Фото из журнала "Life".

Немецкие солдаты на четвертом ярусе колокольни в Печерской Лавре. На дальнем плане горит еще не достроенный деревянный Наводницкий мост, сейчас на его месте мост Патона. Фото из журнала "Life".

Фото сделано с лаврской колокольни. Внизу - сад и оборонительные стены лавры с башней Ивана Кушкина, справа - старый Арсенал (сейчас там Украинский Исторический Центр), в центре снимка - церковь Святого Феодосия Печерского, чуть выше видно здание обувной фабрики №1 (сейчас там обувная фабрика "Киев").

Немецкий часовой на лаврской колокольне, на Днепре горит Наводницкий мост, 20 сентября 1941 года. Фотография из журнала "Völkischer Beobachter".

Довольный немец звонит в колокола на лаврской колокольне, 20 сентября 1941 года.

Фотография без подписи.

Немецкий связист на территории Лавры, сентябрь 1941 года. Дымит колокольня, ее подожгли подпольщики или отступающие красноармейцы. Только благодаря усилиям немцев колокольню удалось спасти. Слева виднеется крест на могиле Столыпина.

Немцы во дворе Верхней Лавры возле Троицкой церкви, сентябрь 1941 года.

Немецкая противотанковая пушка PAK-35 на Крещатике, справа видно здание Главпочтамта, осень 1941 года. Там, где на фото стоит пушка, позже был построен дом с часами.

Площадь Сталина (ныне - Европейская), сентябрь 1941 года. Немецкие колонны движутся вверх по улице Грушевского. Слева - Публичная библиотека (теперь - Парламентская), в глубине - Музей украинского искусства, чуть выше - здание Совнаркома (теперь - Кабинет Министров Украины).

Немецкие колонны идут на Печерск, вверх по улице Грушевского. На заднем плане виднеется здание Костела, сентябрь 1941 года.

Немецкая Pak-35 ведет огонь из Мариинского парка по отступившим в Дарницу частям РККА, 20 сентября 1941 года.

Немцы на Липках, 20 сентября 1941 года. Справа - Мариинский парк, слева - Дом Красной Армии (ныне - Дом Офицеров), а в глубине - церквушка дворцового ансамбля (сейчас на ее месте гостиница "Киев"). Фото из журнала "Völkischer Beobachter".

Немцы осматривают укрепления на пересечении улиц Жилянской и Кузнечной, 20 сентября 1941 года.

Немецкий патруль на улице Франко. Видны противотанковые ежи и бочки с водой для тушения возможных пожаров - все, что осталось от отступившей Красной Армии, сентябрь 1941 года.

Немцы разворачивают зенитную батарею на смотровой площадке в Пионерском парке (бывшем Купеческом), сентябрь 1941 года. Сейчас на этом месте знаменитая арка "Дружбы народов" и все та же смотровая площадка.

Немецкие войска продолжают входить в город, колонна движется по улице Саксаганского, это квартал между улицами Паньковской и Льва Толстого, сентябрь 1941 года. Слева от фотографа находится дом-музей Леси Украинки.

Бульвар Шевченко, впереди Бессарабский рынок, сентябрь 1941 года.

Фотография без подписи.

Угол бульвара Шевченко и улицы Владимирской, за спиной фотографа парк Шевченко. Груды земли на тротуарах - очевидно, остатки баррикад.

Отступающие красноармейцы полностью разрушили водопровод и канализацию. На фотографии немецкие солдаты достают воду - себе и киевлянам - на месте бывшего Михайловского Златоверхого (сейчас он восстановлен). На заднем плане здание ЦК КП(б)У (ныне - здание МИД).

Сенной рынок, который был полностью разграблен в дни безвластия (18-19 сентября).

Беженцы в сквере у Золотых ворот возле всем известного чугунного фонтана.

Первый приказ немецкой власти - всем киевлянам зарегистрироваться и начать работать. Незарегистрировавшиеся объявляются саботажниками и расстреливаются. Этот чистильщик обуви начал работать с первого дня, на табличке написано: "Артел "Чистильщик", лоток №158".

Железнодорожный вокзал, снимок сделан в первые дни оккупации. Частично вокзал был разрушен немецкими авианалетами и окончательно - отступавшими красноармейцами.

Противотанковый ров и стрелковые амбразуры на Дегтяревской улице.

Киевляне разбирают оборонительные сооружения на Крещатике, 21-23 сентября 1941 года.

Разбор баррикад на улице Ленина (сейчас - Богдана Хмельницкого). Справа видно здание театра им. Леси Украинки.

Киевляне в присутствии немецкого фельджандарма разбирают завалы на улице Институтской, недалеко от Крещатика. Слева - немецкие штабные автобусы (в здании Октябрьского дворца находился немецкий оккупационный штаб), справа - киевляне расхватывают первые оккупационные листовки и газеты, 21-23 сентября 1941 года.

Здание штаба Киевского военного округа занято немцами. Сейчас в этом здании находится секретариат президента Украины.

"Тимуровцы" позируют немецкому фотокору, сентябрь 1941.

Киевляне на Крещатике слушают немецкую радиопередачу, передаваемую с радиомашин, осень 1941 года. Слева - дома №6-12, справа - №5-7.

Начало бульвара Шевченко, сентябрь 1941 года. Слева - отель "Палас" (сейчас - "Украина"). На трансформаторной будке еще висит советский плакат "Бей гадину" и довоенное объявление "Набор на курсы счетоводов и бухгалтеров". Со временем немцы здесь поставили виселицу, на которой казнили "врагов Рейха", и только в 1946 году на этом месте поставили памятник Ленину.

Плакат "Гитлер освободитель" на фасаде оперного театра, сентябрь 1941. Плакат наклеен прямо на довоенные театральные афиши оперы "Запорожец за Дунаем", "Наталка-Полтавка" и т.д.

Раздача газеты "Украинское слово" на улицах Киева, 4 октября 1941 года. У девушки справа - модные тогда косы "короной" и "локон страсти".

На въезде в город.

Немецкий офицер позирует на фоне Андреевской церкви, осень 1941.

Колокольня Покровской церкви на Подоле и Андреевская церковь, осень 1941.

Контрасты советской действительности. Бардак на месте разрушенного Михайловского собора, на месте которого до войны было какое-то АТП, и величие знания ЦК КП(б)У (теперь - здание МИДа), осень 1941.

Тот же двор, дети войны.

Вестибюль здания Верховного Совета УССР, осень 1941 года.

Зал заседаний Верховного Совета УССР, осень 1941 года. Как и вестибюль, зал почти не изменился. Убрали только скульптуру Сталина во весь рост, барельефы классиков коммунизма и гербы СССР и УССР.

Дом на подоле, фото немецкого офицера, осень 1941 года. Немца не столько удивило то, что такой дом вообще может стоять, сколько то, что в нем еще живут люди... Он даже не поленился и зашел во двор, где сделал еще одно фото. "Соцреализм" глазами немецкого офицера.

Остатки баррикад на пересечении улиц Жилянской и Коминтерна, дальше - Вокзальная площадь и вокзал. Унизительно висят бюсты Ленина и Сталина, наверное, вынесенные из соседнего завода "Ленинская кузня". Ниже указатель "Feldgend. Zug Doebert" - "Фельджандармерия. Взвод Доберта".

Стадион Динамо.

Музей В. И. Ленина.

Возле Аскольдовой могилы.

Немецкое кладбище, вдали - Аскольдова могила.

Красный корпус Университета Шевченко.

Здание филармонии на площади Сталина, 1941 год.

Торговец граммофонными пластинками беседует с немецким солдатом.

Источники:
- Книга "Киев 1941-1943" (издательство "Кий", 2000)
- Книга Д. Малакова "Тут був Євбаз, а потім площа Перемоги" (Киев, 2004)
- Форум сайта reibert.info (отдельная благодарность юзеру Artem)
- Коллекция фотографий Стефана Машкевича
- Коллекция фотографий IRJ
- Сайт Стефана Машкевича mashke.org
- Журнал "Life"
- Журнал "Völkischer Beobachter"

Настало воскресенье 22-е июня 1941 года. В этот день, первый день войны, мне уже довелось увидеть над Киевом первые немецкие самолеты. Их было три, на очень большой высоте в окружении очень редких маленьких белых облачков – разрывов зенитных снарядов. Насколько я помню, за время моего пребывания в Киеве до эвакуации немцы город ни разу не бомбили, хотя их самолеты пролетали над Киевом на большой высоте целыми эскадрильями. Тем не менее, Гражданская оборона города выдала предписание во дворе каждого дома рыть укрытия. На специально рассчитанном расстоянии от дома наши мужчины за пару дней вырыли во дворе на месте цветника траншею, закрыли ее досками и сверху забросали землёй. Естественно, это сооружение при первой же бомбе стало бы могильником для всех, кто в нём бы находился. Ну, а для меня этот погреб стал местом развлечений с друзьями.

Война набирала обороты. В соответствии с положением военного времени дяде Мише пришлось расстаться с радиоприёмником и сдать его в какую-то государственную контору. Репродуктор-тарелка, которая висела в дедушкиной комнате, приносила удручающие для моих родных известия. Шел июль 41-го года. Отца уже мобилизовали, дядя Миша тоже уже получил мобилизационное предписание. Состоялся семейный совет, на котором дядя Миша настоял на том, что если мы хотим, чтобы тетя Ира и сын Юра остались живы, им, как семье коммуниста, нужно эвакуироваться до его ухода в армию. У дяди Миши был друг-сослуживец Изя Кацнельсон, который по вполне понятным соображениям тоже считал необходимым вывезти свою семью. Они скооперировались и добились у себя в Министерстве получения машины-полуторки и необходимых сопроводительных документов. И тут моя мама не выдержала и, узнав, что в машине будет место, вопреки уговорам дедушки и бабушки остаться с ними, приняла решение, что едет тоже. Естественно, со мной. Всё было решено головокружительно быстро, сборы были просто стремительными – боялись, что машину ввиду всё ухудшающегося положения на фронтах могут забрать. Тяжелое прощание с остающимися дедушкой и бабушкой, и вот мы уже в пути.
Команда, следовавшая в машине, состояла из четырех семей: мы с мамой, тётя Ира с моим двоюродным братом Юрой, тётя Лида – жена Изи Кацнельсона с сыном Валерием, и жена водителя с грудным ребенком. Если учесть, что Юре и Валере было чуть больше годика, то я в свои девять лет должен был считать себя там почти взрослым мужчиной.

Сейчас трудно себе даже представить, что пережили в дороге бедные наши матери. Сразу же каждая из них обнаружила, что забыла взять с собой что-нибудь крайне необходимое. Например, маленькие дети без горшков в подпрыгивающей машине не могли сходить ни по малой, ни по большой нужде, и из-за этого часто приходилось останавливать машину. Машина не была оборудована тентом, а лето в тот год было чрезвычайно жарким – всё время всем ужасно хотелось пить. От жары взятая с собой еда портилась, молоко, нужное детям, скисало.

В дороге в этих условиях мы пробыли целых два дня, проехав почти 900 км. Приехали в поселок Буденновку, что возле Мариуполя (тогдашнего г. Жданова), где жили родители тёти Лиды. Тётя Ира с Юрой поселилась с тётей Лидой, а мы с мамой быстро нашли для себя комнату в доме на самой окраине. Помню, что место, где стоял этот сельский дом, было просто замечательное – рядом большой зеленый луг, чуть пройти – небольшой обрыв и речушка, ещё дальше – проселочная дорога и мостик.

Кто были хозяева дома, совершенно не помню, но помню, что отношения сложились очень тёплые: мама умела налаживать дружеские отношения. Кое-какие подробности нашей жизни сохранились в памяти. Мама устроилась на работу бухгалтером на местный хлебозавод – теперь у нас всегда были свежие булочки, а это в условиях карточной системы, которая вскоре была введена в Будённовке, было большим подспорьем. Чтобы я не скучал и не бегал один по улицам, мама купила мне тетрадки и цветные карандаши, сажала меня на работе за свободный стол, и я рисовал или читал, а она работала. Иногда давала мне задание – разграфить какие-то бухгалтерские формы.

В сентябре определили меня во 2-ой класс местной школы. Но проучился я недолго – в начале октября уже ясно слышалась канонада со стороны приближающегося фронта. Вскоре через поселок потянулись отступающие советские войска, шли в основном пешим строем. Жители с ужасом обсуждали свою дальнейшую судьбу. А дальше произошли странные события: полное безвластие и повсеместное разграбление магазинов в течение двух или трех дней. На улицах валялись унесенные книги из книжных магазинов, возле продуктового магазина была рассыпана на тротуаре мука и сахар. Мы с мамой ходили по улицам и с ужасом глядели на этот бедлам. В скверике я поднял оброненную кем-то «Историю древнего мира» для 5-го класса, и она стала надолго предметом моего развлечения.

Только к концу третьего дня за речкой на проселочной дороге появились немецкие мотоциклисты. Ехали они по двое на мотоциклах с коляской, медленно, иногда останавливались, и мы поняли, что наступает какой-то неизвестный, непонятный этап в нашей жизни. Непонятным, правда, он был ещё раньше: как это без единого выстрела, за три дня до прихода немцев наши войска покинули город. До ума простых жителей не доходили планы наших великих военных стратегов.

В человеке природой заложено умение приспосабливаться к окружающей обстановке. Нам уже не казалось необычным, что под нашим домом, как и под другими, стоит немецкий грузовик, а в свободных комнатах разместились по пять-шесть немецких солдат. В подавляющем большинстве это были обычные люди с мирными профессиями, которые так же, как и мы, хотели мирной жизни и были убеждены, что война вот-вот закончится. Они показывали семейные фотографии с женами и детьми, пытались нам что-то рассказать о своем городе, кое-что даже подбрасывали нам из своих продуктов. И с обывательской точки зрения, мы уже не боялись немцев, а боялись советских самолетов.

Дело в том, что Будённовка находилась в нескольких километрах от берега Азовского моря, на противоположном берегу которого в г. Ейске был большой советский военный аэродром. И вот, как только темнело, над нашими головами раздавался гул советских бомбардировщиков, направлявшихся на бомбёжку в сторону Донецка, Луганска, Запорожья. Мы уже научились чётко различать гул моторов советских самолетов от гула самолётов немецких. Поскольку в Буденновке размещались немецкие части, то немцы открывали огонь из зенитных орудий, а в ответ получали часть бомбовой загрузки самолетов. Возле нашего дома стоял немецкий грузовик, и мы боялись оставаться дома. Приходилось с вечера отправляться в центр поселка, где население пряталось в каком-то бетонном бункере. Землю сотрясали разрывы бомб, звучала непрерывная какофония зениток – это был в моём детском представлении кромешный ад. Мама произносила шёпотом одну молитву за другой, а я, весь дрожа, упрашивал её молиться ещё и ещё, несмотря на то, что считал себя безбожником. Мы могли чувствовать себя людьми и спокойно спать только тогда, когда стояла нелётная погода, то есть небо покрывалось тучами.

Как я уже сказал, налёты бывали обычно ночью. Но однажды днём, когда мы с мамой стояли возле нашего дома и беседовали с хозяйкой, в небе на довольно большой высоте появился самолет. Мы были в полной уверенности, что это немец. И вдруг метрах в ста от нас взвился вверх фонтанчик земли, а вслед за этим раздался даже не взрыв, а громкий хлопок. Мы даже не успели испугаться, как в двух шагах от нас упали два небольших зазубренных железных осколка. Когда самолет исчез, мы подошли к месту падения бомбы. Воронка была совсем небольшая, но осколков мы нашли немало. А для того, чтобы с нами случилось несчастье, разве нужен был большой осколок?

Мама прослышала, что в Мариуполе стоят какие-то словацкие части, которые вроде бы периодически отправляют машину в Киев за медикаментами (словаки, в отличие от чехов, воевали на стороне немцев). Мысль о возможности возвращения домой, в Киев, созрела в её голове немедленно. Она тут же собралась к словакам в Мариуполь, добралась туда на попутной машине и обо всем с ними договорилась. Уже в начале января 1942 года к нашему дому подъехал большой крытый военный грузовик, и вышедший из кабины офицер в светло-зеленой форме на почти родном мне языке скомандовал нам погрузку. С нами, конечно же, ехала и тётя Ира с Юрой. Нужно отдать словакам должное, отнеслись они к нам самым наилучшим образом. В ту зиму стояли 20-тиградусные морозы, поэтому словаки выделили нам одеяла, в которые каждый из нас закутался с головой. Ночевали мы в каком-то городе в словацком лазарете. Нас накормили там картофельным пюре с мелко нарезанным солёным огурцом, и отогревали чаем с сахарином. Можно себе представить, как мы замерзли и проголодались, если я спустя столько лет помню эти подробности, а картофельное пюре с солёным огурцом осталось моим любимым блюдом на всю жизнь.

К концу второго дня пути мы приехали в Киев. Не буду долго останавливаться на встрече – были долгие объятия и слёзы радости у соскучившихся постаревших бабушки и дедушки, для которых наш приезд был полной неожиданностью. А для нас было неожиданностью, что вышел нас встречать и мой папа. Оказывается, в самом начале войны его часть попала в окружение под г. Пирятин, но отец был немцами освобожден из лагеря военнопленных, как имеющий родителей с бывшим австрийским подданством.

Мы все были огорошены кучей разных новостей. Дедушка рассказал, что на третий день после того, как Киев заняли немцы, начались страшные взрывы на Крещатике. Фактически полностью разрушены все здания по обе стороны от ул. Ленина до пл. Ленинского комсомола, включая прекрасные кинотеатры. Взорван наш любимый цирк. На Крещатике чудом уцелел лишь Центральный универмаг. Арестовали дядю Колю, мужа тети Маруси, папиной сестры. Тетя Маруся по секрету рассказала, что Жовтневый райком партии оставил его, как коммуниста, для работы в подполье на оккупированной территории, но, судя по тому, как за ним уверенно пришли немцы, на него кто-то им донёс. Больше о его судьбе никогда никто ничего не узнал.

Вид площади Калинина (сейчас – Майдан Незалежности)

В Киеве выходят две газеты: одна на украинском языке – «Нове українське слово», и одна на русском (названия не помню). Газеты пестрят карикатурами на Сталина, сообщают о решениях Городской управы. Населению выданы карточки на паек хлеба, пшена, спичек, соли. Хлеб, когда начинаешь резать, почти весь рассыпается, так как его пекут наполовину из проса. Чтобы не протянуть ноги от голода, приходится ходить на «толчок» продавать кое-какие вещи, вернее менять их на продукты. Самый популярный в этом отношении был «Евбаз» (Еврейский базар), который занимал нынешнюю площадь Победы. Однако со временем это занятие стало опасным: немцы и украинские полицаи устраивали на базарах и в других людных местах облавы и отбирали народ помоложе для отправки на работу в Германию. Кстати, сначала это предлагалось на добровольных началах через газету и уличные объявления, но ожидаемого немцами отклика среди населения не нашло.

Дедушка пошел со мной показать мне изменения в центре города. По сравнению с Будённовкой бросалось в глаза большое количество немцев на улицах. Все окна в домах были заклеены крест накрест бумажными лентами. Крещатик представлял собой сплошные развалины. В некоторых разрушенных домах сохранились части кирпичных стен без перекрытий, но в большинстве случаев от роскошных многоэтажных зданий дореволюционной застройки остались лишь огромные горы битого кирпича. Трудно себе даже представить, сколько нужно было заложить взрывчатки, чтобы получить такой ужасный результат. Посреди улицы была расчищена от развалин лишь узкая полоса для движения транспорта. Под транспортом я имею в виду «Опели» с немецкими офицерами и крытые военные грузовики.

При взятии Киева пострадал университет

Почти все мои приятели из соседних домов оказались на месте: Жора из 13-го, Витька-«Хорёк» из 4-го, Роман из 3-го, Володька из 8-го дома. Кто-то из них был на год старше, кто-то – на год младше, но по интересам нас можно было всех считать одногодками. Играли мы в футбол, в «майки» (когда нужно как можно дольше продержать в воздухе кусочек меха с пришитым к нему кусочком свинца, подбивая его ногой вверх), в «коцы» (на кон в виде кирпича устанавливалась горка вносимых игроками монет, с определенного расстояния к этому кирпичу бросали участники игры специальный железный кружок и в зависимости от расстояния этого кружка от кирпича устанавливалась очередность – кому первому, а кому за ним, бить ребром пятака по кучке монет, чтобы их побольше перевернулось с решки на орел: которые перевернулись – те твои). Играли в ножика, когда кончиком ножа очерчивался на земле большой круг, который затем делился на равные части (так называемые государства) для каждого из двух-трех участников. Задача состояла в том, чтобы специальным приёмом метания ножика на территорию соседа (ножик должен был встрять в землю торчком) отхватить у него часть территории. Продолжалось это до тех пор, пока или ножик неудачно встрянет и тогда начинает играть противник, или территорию противника до того искромсают, что на ней не помещается даже его одна нога – тогда он проиграл.

Ещё было среди нас очень престижным иметь железное колесо и специально выгнутую из толстой проволоки каталку. Этой каталкой можно было толкать перед собой колесо и таким образом вести его по любым дорогам и весям. Занятие, помню, было очень популярным среди мальчишек.

Мальчишки народ очень любопытный и находчивый. На ул. Саксаганского в бывшем Дермато-венерологическом институте немцы устроили «Зондерхауз» (дом терпимости) для офицерского состава. Кто-то из моей компании летом какими-то неведомыми путями нашёл с ул. Паньковской проход к высокому дому в проходном дворе, на чердаке которого устроили наблюдательный пункт, и таким образом мы визуально приобщались к нелицеприятным занятиям, глядя через открытые окна означенного заведения.

Переехав в Киев, мы не уехали от бомбежек. Советские самолёты постоянно совершали ночные налёты на пригороды, где были сосредоточены заводы. Налёты, как правило, сопровождались сбрасыванием на парашютах осветительных ракет, от которых становилось светло, как днём, а от этого становилось ещё страшнее. А то, что произошло в начале июня, осталось в моей памяти до мельчайших подробностей. Ночью завыли сирены, все проснулись. Спустили шторы затемнения и зажгли у дедушки в комнате свечу. Начали работать зенитные орудия, установленные в Киеве в большом количестве. Сначала раздались отдаленные бомбовые разрывы, и вдруг весь наш дом как бы подпрыгнул, раздался страшный взрыв, за ним ещё один, посыпались стекла, с потолка упала часть штукатурки. И дальше наступила пронзительная тишина. Возможно, мне это показалось в эти минуты пережитого ужаса.

Все выбежали на улицу. В кромешной темноте где-то слышались крики. Утром мы обнаружили, что от трехэтажного дома №13 (вот уж действительно проклятое число) остались одни развалины – в дом попали две большие бомбы. Подвал, в котором находилось большинство жильцов, был разрушен фугасной бомбой. Собравшиеся вокруг люди говорили, что оттуда ещё слышны стоны и крики о помощи. Приехали какие-то немецкие офицеры, что-то обсуждали между собой. Во второй половине дня появилось человек тридцать немецких солдат с ломами, кирками, лопатами, дом оцепили веревками и приступили к раскопкам. Мама убрала меня оттуда и больше туда не пускала.

Но для нас самое страшное выяснилось лишь на второй день. Соседи из одноэтажного дома №11 зашли в свою кладовку и обнаружили, что в крыше зияет дыра, а в большом отверстии в полу в глубине виден стабилизатор неразорвавшейся авиабомбы. Кладовка эта была в торце дома, непосредственно прилегающего к нашим воротам. Дальнейшие подробности я не знаю, так как меня отправили к дедушке, папиному отцу. По рассказам родных, немецкие специалисты разобрали торец дома и обезвредили бомбу. Трудно предположить, что бы со всеми нами сталось, если бы она взорвалась.

Когда я через два дня вернулся от дедушки Володи домой, раскопки подвала злополучного тринадцатого дома были закончены – оттуда извлекли трупы большинства жильцов. Финал был для меня воистину ужасен – я увидел едущую по нашей улице вереницу подвод, на которых вывозили трупы погибших, извлеченных из подвала. Подводы были накрыты брезентом, но из-под него торчали руки, ноги. В одной из этих телег был, конечно, и мой приятель Жора. Я заболел какой-то душевной болезнью и страдал ею больше двух недель – не мог ничего есть, не мог уснуть, меня все время тошнило, родители не знали, что со мной делать. А причина была на поверхности – после моего благополучного беззаботного детства я впервые в жизни столкнулся лицом к лицу с настоящим ужасом, со смертью близкого мне мальчика, настоящим человеческим горем, попытался всё это осмыслить – и сразу повзрослел.

Спустя некоторое время мы узнали, что в тот же день, когда разбомбили нашу улицу, налётом было разрушено с большими жертвами два жилых дома на ул. Лысенко, ещё одна бомба попала в оперный театр, прямо на сцену, но тоже, как и в нашем случае, к счастью, не разорвалась. Так и неясно, по какому принципу производились эти, в конечном счете, варварские бомбометания. Правда, совсем недалеко от нашего дома, по ул. Саксаганского, в бывшей школе размещался венгерский госпиталь – вот и высказывались предположения, что он-то и был мишенью советских бомбардировщиков.
Наступил сентябрь 1942 года. На ул. Караваевской открыли украинскую школу, в которую я был препровожден моими родителями. Поступил я в 3-ий класс, хотя во втором проучился в Будённовке всего полтора месяца. Но меня дома заставляли постоянно работать над собой, так что я чувствовал себя во всеоружии. Учились мы, конечно, в школе без учебников, разве что пользовались задачником по арифметике, да и то с опаской, чтобы не посчитать, скажем, советских коров в советском колхозе при решении какой-нибудь задачки.

В начале 1943-го года появились слухи о разгроме немецких войск под Сталинградом, начале наступления советских войск. Даже в нашей радиотарелке в местных передачах среди старых победных реляций можно было прослышать новые заявления о временной приостановке немецкого наступления в связи с перегруппировкой войск. О том, что для немцев настали тяжелые времена, свидетельствовало появление в Киеве большого количества солдат армий союзников Гитлера. Мы, мальчишки, с интересом рассматривали серую форму итальянских солдат, которые даже в легкие морозцы, не смущаясь, кутались на улицах в одеяла. Были венгры, румыны, болгары. Мы, мальчишки, выпрашивали у них монеты, конфеты, и, как правило, не получали отказа.

Мне к этому времени было уже совсем невтерпёж узнать, что хранится в большом приземистом шкафу на первом этаже нашей веранды. Я подозревал, что там какие-то книги, которые могут мне доставить удовольствие, ибо к этому времени я уже прочел в нашем доме все, что только могло представлять для меня малейший интерес. Последним прочитанным мною шедевром был необычайно сентиментальный роман «Юность Кати и Вари Солнцевых», над которым в свое время плакала мама и тётя Ира. Автора я не помню, а речь там шла о счастливом детстве и несчастном замужестве обеих девиц.
И вот дедушка с трудом находит заветный ключ и открывает этот таинственный шкаф. Боже мой, какое там открылось моим глаза богатство! Это была литература, которую еще до революции выписывал бывший хозяин нашего дома профессор Бельговский. Литературно-художественные и научно-популярные журналы «Нива», «Вокруг света», «Природа и люди», литературно-публицистические журналы «Русская мысль» и «Вестник Европы», подписные литературные приложения к этим журналам, среди которых были полное собрание сочинений Александра Дюма, Фенимора Купера, Райдера Хаггарда, капитана Мариетта, Сельмы Лагерлёф. Это был, наверное, один из самых счастливых дней в моей жизни.

В конце августа, в преддверии трехмесячных оборонительных боев за Киев, немцы приказали всем жителям центральных районов города взять с собой самое необходимое и покинуть свои жилища. Запретной зоной был объявлен огромный район, включая часть Подола, Печерск и центр города. Мы все, включая тётю Иру с маленьким Юрой, переехали на Шулявку в дом дедушки Володи на 4-оё Дачной. Увезли все, что могло поместиться на раздобытой где-то двуколке, включая, конечно же, собрание сочинений Фенимора Купера. Ну, а перед отъездом в доме на Никольско-Ботанической две ночи кипела работа в саду, в сарае, в погребе – закапывали самое ценное из посуды, прятали зимние вещи, обувь, картины.

Трудно восстановить в памяти какие-либо подробности этого периода. Взрослые жили в ожидании грядущих событий, прислушиваясь к далёким орудийным раскатам, обсуждали перспективы дальнейшей жизни, не сомневаясь, что скоро придут наши, все же высказывали осторожные опасения, наслушавшись ужасов из немецкой пропаганды. Я был отрешен от всего окружающего мира, так как мои детские интересы были сосредоточены на судьбе героев Фенимора Купера.

В конце сентября, начале октября сильно похолодало, а все наши теплые вещи остались, в основном, в доме на Никольско-Ботанической. После семейного совета было принято решение рискнуть наведаться домой. Дело в том, что граница запретной зоны проходила по ул. Саксаганского, вернее, по той ее стороне, которая была ближе к центру города, а с ул. Саксаганского до нашего дома было, как говорится, рукой подать. Таким образом, не было необходимости подвергать себя риску, блуждая по улицам зоны: достаточно было только перейти на другую сторону ул. Саксаганского и мы, можно сказать, дома.

Отправились мы вчетвером – дедушка, мама, тетя Ира и я. Как я добился участия в этой миссии, уже не помню. Различными окольными путями мы вышли в квартал между улицами Паньковской и Тарасовской в районе больницы им. Стражеско. Поражало полное безлюдье, нигде никакой охраны – ни немцев, ни украинских полицаев. Мы быстро перебежали через дорогу и проходным двором пробрались в наш сад. Город был настолько вымершим, что просто становилось жутко от тишины, прерываемой лишь далекими орудийными залпами.

Первое, что нас неприятно поразило, было то, что входные двери были приоткрыты. Ну, а дальше уже понятно, что бывает в квартире, если туда заберется грабитель – когда мы поднялись наверх, обнаружили, что все шкафы открыты, ящики комода выдвинуты. Но самое огорчительное нас ждало ещё впереди. Когда мы спустились вниз, чтобы проверить погреб, возле входной двери почему-то лежал топор, которого там не было, когда мы пришли. То есть, пока мы были наверху, какой-то мародер уже успел ретироваться, и кто знает, чем бы закончилась для нас непосредственная с ним встреча. Украдено было немало вещей, но из одежды многое осталось – воры искали драгоценности. Погреб, все-таки, негодяи открыли, несмотря на то, что дедушка предусмотрительно забаррикадировал дверь, надвинув на неё буфет. Украли сервизы, хрусталь. У мамы был красивейший японский чайный сервиз из очень многих предметов. Можно себе представить, каково было мамино огорчение, когда мы с мамой нашли на противоположной стороне улицы лишь несколько чашек и блюдец от этого сервиза: то ли ворюге было тяжело нести, то ли узел с ворованной поклажей развязался. А вот то, что было закопано из вещей в саду возле груши и в сарае, то сохранилось.

Судя по усиливающейся канонаде, звучавшей и днём и ночью, фронт был всё ближе. Однако всё говорило о том, что немцы оказывают ожесточённое сопротивление нашим войскам. У родных возникло опасение, что дело дойдёт до уличных боёв. Посоветовавшись с семьёй дедушкиного брата, решили вместе с ними пробираться к своим знакомым в селе Колонщина Макаровского р-на. Село это носило символическое название, так как было населено, в основном, чешскими колонистами. Транспорта, естественно, никакого не было, поэтому шли пешком, посадив трёхлетнего Юру на двухколёсную тележку и, в расчете на скорое возвращение, погрузив на неё только самые необходимые вещи. Кстати, среди этих вещей сидела в ведре курица. Это было бы преступлением бросить на произвол судьбы или просто зарезать на мясо эту выдающуюся представительницу птичьей фауны. Она попала к нам цыпленком, благодаря моим стараниям стала совершенно ручной, откликалась на присвоенное ей имя Маша, и, что самое удивительное, несла через день крупные яйца с двумя желтками.

По обочине вдоль шоссе тянулись вереницы таких же, как мы, беженцев. Подобная картина была впоследствии отражена во многих фильмах, посвященных войне. Путь нам предстояло пройти немалый – по Житомирскому шоссе километров 25 и пару километров по проселочной дороге вправо от шоссе. Как бы то ни было, но в селе этом мы побывали – это я знаю точно. Потому что в свои 11 лет там впервые влюбился и до сих пор помню Марушку Лингарт, дочку хозяев, у которых мы остановились. Были мы одногодки, сразу нашли общий язык и подружились. Время в Колонщине прошло для меня совершенно незаметно. Но вот в начале ноября пришли в село наши войска, и нам можно было возвращаться домой. Расставание с Марушкой было настоящей трагедией. Сейчас для меня странно, что с моим отъездом наши отношения навсегда прервались. Кажется, связано это было с тем, что их семья уехала на постоянное жительство в Чехословакию.

Обратная дорога была намного тяжелее, потому что навстречу тянулись бесконечные вереницы машин с нашими войсками, танки, бронетранспортеры. Приходилось надолго сворачивать с дороги, используя эти перерывы в движении для отдыха. В память мне врезался один эпизод. Уже на подходе к речке Ирпень из-за лесного массива вынырнул огромный немецкий транспортный самолет с черными крестами на фюзеляже. Летел он на небольшой высоте, очевидно, опасаясь зениток, и при подлете к мосту через Ирпень из него буквально на наших глазах высыпалось пять или шесть небольших бомб. Все бросились врассыпную к кюветам, падая прямо в осеннюю грязь. Раздались близкие разрывы. Всю дальнейшую дорогу все нет-нет да поглядывали на небо, опасаясь очередного наглого налёта. А мост остался в целости и сохранности – немец промазал.

Донбасс под оккупантами был почти два года. И все это время людям приходилось не только просто жить, но и выживать. Здесь автор приводит отрывки из разговоров с людьми, пережившими оккупацию Сталино. Эти разговоры носят мозаичный характер. Часто мысль собеседника перескакивала с одного события на другое. Часто полную картину удавалось восстановить из нескольких источников. Утром . Вечером . На следующий день после оккупации Сталино — немцы устроили на площади Ленина митинг, где некоторые представители из местного населения приветствовали новых освободителей и пели им хвалебные оды. Всего в городе, кроме немецких вооруженных сил, были представлены румыны и итальянцы. Итальянцы подросткам запомнились, как веселые разгильдяи. Румыны же ассоциировались только со смурным негативом.

Справка о смерти. Причина смерти — расстрел немецкими властями г.Сталино в 1942 году

За Центральным универмагом по улице Кобозева жил известный в городе дерматолог Кауфман. В начале ХХ века он учился в Германии. О годах учебы у него остались самые лучшие воспоминания. Кауфман не верил ни в какие рассказы о зверствах фашистов. Нация, давшая миру Шиллера, Гёте, Вагнера не может совершить ничего плохого. Он часто повторял знакомым: «Они принесут порядок и культуру!» Кауфмана расстреляли в первые же недели оккупации. В начале марта 1942 года оккупационные власти в районе Белого карьера (район цирка), из так называемой «Собачевки» соорудили гетто для еврейского населения. В основном это были старики, женщины и дети. О.Д. Крицын указал это место: за мостом маршрута троллейбуса №10, площадка заправки водой поливальных машин. Он же вспомнил, что обитателей гетто выводили на городские работы. В частности, запомнилось, как старики и женщины кололи лед возле почтамта, а охрана из полицейских перегоняла проходивших горожан на другую сторону улицы. В ночь с 30 апреля на 1 мая гетто ликвидировали. Всех людей пешком провели к (проспект Павших Коммунаров, рядом с роддомом). Вели их почему-то не по прямой, а по Складской (ул. Университетская), Почтовой (пр.Комсомольский), дальше возле Кальмиуса колонна повернула на Николаевский проспект (так тогда назывался проспект Павших Коммунаров). Когда колонна прошла — один из подростков нашел у кромки тротуара тряпичный узелок. Кто-то из шедших на смерть выбросил (или обронил) свое добро. В узелке было три золотых червонца царской чеканки и с десяток иголок для примуса. Все самое ценное, что могло быть на тот момент у городского обывателя.

Когда оккупанты вступили в город — сразу же перевели стрелки часов на берлинское время. Немецкая комендатура расположилась в доме нарпита по Артема, 121. В 1970-90-е в этом доме располагалось кафе «Театральное». Дом, как бы, состоял из двух половин: административной и жилой. Кстати, в жилой его части до войны проживал с семьей будущий министр торговли СССР А.Струев. Так вот, в административном крыле здания и расположилась немецкая комендатура. Возле входа стояли часовые, в фойе сверху вниз свисали два огромных знамени со свастикой. Комендатура выдавала вновь прибывшим командировочным и отпускникам документы на проживание в квартирах и домах гражданских лиц. Понятно, что согласия этих лиц никто из властей не спрашивал. Олег Демьянович Крицын вспоминал, что в трехкомнатной квартире, где проживали они с отцом и матерью, поселили еще трех немцев. Причем, двое из квартировавших с опаской относились к третьему квартиранту и предупреждали хозяев квартиры, чтобы они были с ним осторожны: «Он плохой человек».

Рынок в городе Сталино (Юзовка). 1943 год

Мальчишки крутились возле комендатуры и готовы были провести вновь расквартированных к их жилью. Многие несли с собой мешки с продуктами и какими-то документами. Пацанва приспособила для перевозки поклажи тележки, которые важно называли «такси». Подходивший вояка клал свои пожитки на тачку и ребята катили ее по указанному ордеру на поселение адресу. В оплату перепадали когда кусок сахара, шоколад, полбуханки хлеба, а когда и сухарь.

Но не всякий солдат был так любезен. Очень не любила пацанва румын. Мало того, что не расплатится, еще и накостыляет. Чтобы не обслуживать румын, ребята выставляли дозорный пикет. Приближение нежелательного клиента сопровождалось свистом. Когда бравый вояка, груженый оклунками, подходил к стоянке — там никого не было. Приходилось ему разыскивать квартиру самостоятельно.

Квитанция на приемку плодоовощей. Принята одна живая курица, весом 1,16 кг. Сталино, 1942 год

С началом оккупации Виктор Хайлов с матерью переехал из квартиры на Соцгородке в частный дом к бабушке на 12-й линии. Эту улицу облюбовали немецкие автомобилисты. Машины ставили вдоль улицы, а в домах селили водителей. Силами же водителей осуществляли охрану автотранспорта. Фронт проходил в 100-150 км он Сталино, и город использовали в качестве перевалочной базы, как обеспечения фронта, так и отдыха фронтовиков от передовой (но об этом чуть позже). Обычно автоколонна выезжала на фронт с грузом, через несколько дней возвращалась. Один-два дня давали на отдых — и все повторялось снова: погрузка продовольствия и материалов и на передовую. В доме Хайловых поселили пожилого водителя. Он знал несколько русских слов и так происходило его общение с хозяевами. Немец очень скучал по дому, показывал фотографии жены и двух сыновей-подростков. Хорошо относился ко всем обитателям дома, но особенно привязался к Виктору.

Удостоверение. Работник Козловский С.П. 1915 года рождения работает по поручению немецкого командования в коксохимзаводе Рутченково. 1 июня 1942 года

Удостоверение. Пред’явитель сего действительно работает в Жилищно-хозяйственном отделе Ларинской районной управы в качестве бухгадтера. 23 января 1942 года

Незадолго до рождества 1941 года автоколонна снова загрузилась. На этот раз подарками для фронтовиков. Постоялец пришел вечером угрюмым. Немного поразмыслив стал тихо объясняться с Виктором: сегодня ночью несколько часов он должен охранять машины с грузом. А там подарки. И не только табак, конфеты, теплые вещи, но и ром. Он знает в каких машинах что лежит. Потом предложил: давай я буду охранять и смотреть по сторонам (по «фене» это называется «стоять на шухере»), а ты аккуратно перенесешь несколько ящиков рома и конфет в мою комнату под кровать. Потом братски поделим добычу.

Советская листовка: Під прапором Леніна під керівництвом Сталіна — вперед, за повний розгром німецькихокупантів і вигнання їх з меж нашої Батьківщини!

Чего не достает подростку? Приключений. Виктор согласился нанести урон врагу. Все сделали виртуозно и быстро. Виктор лег спать. Проснулся утром от громких голосов, можно даже сказать криков. Выглянул в окно. Всех водителей построили возле машин. Офицер стоял перед строем, махал руками и что-то кричал. Потом с двумя автоматчиками пошел в дом напротив. Виктор понял, что начался обыск. Быстро метнулся к кровати постояльца, вытащил ящики и перепрятал только ему известный тайник по пол. Как раз вовремя, потому что офицер, автоматчики и немец-постоялец вошли к ним. Офицер осмотрел помещение, лично заглянул под кровати. Ничего не найдя группа ушла. «Это нужно было только видеть, — рассказывал мне Виктор Трофимович. — Когда они вошли — у водителя было бледное, испуганное лицо. Но когда офицер ничего не нашел под кроватью — глаза его стали круглыми, как блюдце. Он ничего не мог понять: куда все девалось. За ящики его могли расстрелять». Минут через 15 постоялец вернулся и со слезами, объятьями и поцелуями кинулся к Виктору. Он бормотал что-то вроде: «Спасибо, понимаешь — ты спас мне жизнь!»

Удостоверение на право пользования радиоточкой. 1942-43 гг. Хранить при радиоточке и пред’ялять по требованию представителя радиоузла

Удостоверение на право пользования радиоточкой. 1942-43 гг. Отметка об уплате без штампа недействительна.

И знаете, какие мысли роились в голове у подростка: «А как я мог ему не помочь? Он же соучастник, вместе со мной. Как я мог?.. Это же дело чести».

Приходный ордер. Электросеть. Юзовка. Март 1942 года

Интересная была реакция у Виктора Трофимовича, когда в местной прессе (дело было уже при независимой Украине) появилась публикация о четырех повешенных немцами возле кинотеатра «Комсомолец». Оккупанты перекинули между ветвей двух деревьев металлическую трубу и повесили на ней всех четверых. Так вот, в статье предлагалось повешенных признать партизанами-подпольщиками. Виктор Трофимович негодовал: «Я двух знал лично. Шантрапа, мелкая шантрапа. Украли должно быть что-то. Вот их и повесили. Тогда и меня нужно причислить к партизанам. Немцы любили купаться на дамбе между городскими ставками. Деньги и фотоаппараты (а почти у каждого солдата был фотоаппарат) оставляли на берегу. Я, по меньшей мере, три раза тащил у принимавших водные процедуры и деньги, и фотоаппараты. Деньги отдавал матери, а «Лейки» продавал на барахолке. Получается и я подпольщик?! Только не поймали меня, уцелел».

Немецкая листовка. Дружным смехом ответили они на вопрос: не хотите ли вы снова вернуться в сталинский рай?

На оккупированных территориях значение денег в повседневной жизни значительно уменьшилось. Как и в начале 20-х годов, до введения НЭПа, преобладал натуральный обмен. Недешевый бостоновый костюм (в довоенное время его обладателями были редкие счастливцы) стоил полмешка пшеницы или кукурузы, обручальное кольцо равнялось по стоимости мешку картошки. Мебель и недвижимость стоимостной оценки не имели. На первом месте по значению были продукты, на втором — одежда и обувь.

Немецкая листовка. Своей работой поможем победить большевиков. Победа над большевиками — освобождение народов СССР!

Работа была не у всех. Оккупанты жестко практиковали утверждение: «Кто не работает — тот не ест». Работа доставалась в большей мере женской части населения — уборка, стирка и кормление оккупационных частей. Повезло тем, кто устроился прибирать при столовых. Там разрешали забирать картофельные очистки. Население делало из них картофельные оладьи или варило. Оставшиеся с мирного времени вещи меняли в сельской местности на продукты. Кое-кто в домашних условиях переделывал каустическую соду (щелок) в пищевую. Пищевую соду добавляли в тесто вместо дрожжей. Выгодно можно было совершить обмен подальше от промышленных центров. Славилась в этом отношении Запорожская область — район Полог и Гуляй Поля. Олег Демьянович Крицын подростком совершил такое путешествие. Мама как-то раздобыла соду и Олег с соседкой отправились менять соду на продукты. Ориентир был четкий — высоковольтная электрическая линия. Вдоль нее была протоптана дорога. Сплошным потоком люди с нехитрыми тачками и колясками шли в двух направлениях. Где-то под Пологами удалось поменять соду на подсолнечное масло. Правда селяне предупредили, чтоб остерегались местного коменданта. Как на зло, на обратном пути, их догнала машина. Немецкий комендант конфисковал масло. Назад Олег возвращался пустой.

Газета Донецкий вестник — официальная газета для города Юзовки и области. Пятница, 30 октября 1942 года.

Газета Донецкий вестник. Объявления о вакансиях

Все продовольствие выдавали по карточной системе. Для получения продовольственных карточек предприятия и учреждения были обязаны не позже чем за день до начала следующего месяца сдать требование на карточки в Управление по снабжению предприятий продовольствием (1-я линия, 53). В требовании указывалось общее количество работающих и затем с разбивкой количество рабочих на тяжелых и обыкновенных работах. Далее указывалось число иждивенцев указанных рабочих и служащих. Иждивенцами считались дети до 14 лет — члены семьи работающего и его родители, если им было свыше 60 лет и они проживали вместе с работающим.

Советские войска и немецкий указатель: Stalino-Stadtkern (Сталино-Центр). 14 километров

Что же ело гражданское население? На первом месте стоял хлеб. Вареный буряк, как лакомство, давали только детям. Морковь терли, сушили и пили потом морковный чай. Картофель распределялся по штукам на каждого члена семьи. Две картофелины в день считалось излишеством. Готовили лепешки из кукурузной муки — маторжоники. И тут уж никак нельзя было обойтись без самодельной ручной мельницы. Как я уже упоминал, картофельные очистки из немецких столовых гражданские разбирали по домам, мыли, варили или жарили.

Разрушенный Мариуполь. 1943 год

Красное знамя над освобожденным Сталино. Сентябрь 1943 года

Много было пережито за эти два года. Есть что вспомнить свидетелям истории, хотя может быть и не всегда хочется вспоминать.

Немецкое кладбище. Сталино, 1943 год

• Фото из архива автора